Гарантия безопасности

Отец дал ему лишь один совет: «Если хочешь стать профессором, смени фамилию на Грот. В американских университетах и так чересчур много немецких евреев. В конце концов терпимое отношение к ним иссякнет».

Менять фамилию Гротешель не стал. Он впервые не послушал совета отца, но ведь теперь он куда лучше отца разбирался в некоторых вещах: в характере американцев, например, и в благосклонном отношении к интеллектуалам-евреям в научном мире. Но Гротешель отнюдь не игнорировал связанные с именами нюансы. Напротив, они глубоко заинтересовали его. Так, например, он отметил, что его фамилию многие воспринимают немецкой, и к тому же он знал, что не отличается типично еврейской внешностью. Он даже взвешивал, не пострадает ли от неприязни к немцам, но затем припомнил, как мучились американцы комплексом вины за былые антинемецкие настроения после окончания первой мировой войны. Нет, все тщательно взвесив и просчитав, Гротешель пришел к заключению, что выиграет, если не изменит ни фамилию, ни характер.

После принятия принципиального решения выстроить последующие планы не составило труда. Он понимал, что без удачи не обойтись тоже, но делал все возможное, чтобы свести роль этого фактора до минимума.

Первым делом требовалось стать протеже профессора Толивера.

Гротешель уловил, что Толивер обладает монументальным самомнением. Оно и заставило его трудиться в области глобальных дипломатических акций и изощренных военно-стратегических концепций. Оно же и заставляло его моментально и яростно бросаться на защиту своих воззрений.

На первом курсе аспирантуры Гротешель и шагу не сделал, чтобы приблизиться к Толиверу. Лишь тихо сидел на его лекциях и тщательно штудировал все им написанное. И наблюдал за тем, как остальные аспиранты медленно и мучительно познают перипетии мира науки. К завершению первого курса никто из них больше не рассматривал его как «башню из слоновой кости». Нет, теперь они поняли, что он больше походил на «Замок» Кафки, где царит неимоверное напряжение, где приходится биться в тенетах недоступных пониманию интриг, где то и дело надо отчаянно убегать от бесшумно подкрадывающегося врага. Гротешель наблюдал, как многие из них сходили с дистанции, и оставался безучастным. Он с дистанции не сойдет, это уж точно. Ибо заранее исходил из того, что просторные прекрасные здания, уставленные книгами кабинеты и тихие аудитории будут не чем иным, как полями яростных битв.

Его шанс представился к концу первого курса. Толивер опубликовал книгу, озаглавленную «Модели будущей войны». Название было выбрано неудачно — складывалось впечатление, что Толивер превозносит войну. Рецензии в основном носили критический характер, а некоторые — просто разгромный. Гротешель внимательно изучал их. И наткнулся на статью в либеральном журнале, из которой явствовало, что автор целиком книги не читал, пролистав лишь вводные главы, коими и воспользовался в качестве предлога для изложения собственных взглядов на «растущую волну милитаризма».

Гротешель направил редакции журнала письмо объемом в 2000 слов, представлявшее собою образец дотошного и язвительного анализа. Ознакомившись с ним, редактор от огорчения выслал Гротешелю чек на 25 долларов и опубликовал письмо в качестве статьи.

Гротешель благоразумно воздержался посылать журнал со статьей Толиверу, зная, что Толивер неминуемо прочтет ее сам. Толивер не только не поблагодарил Гротешеля за публикацию, но даже ни разу не упомянул о ней. Однако уже на втором курсе аспирантуры Гротешель получил от Толивера письменное приглашение стать его ассистентом. Никогда в жизни Гротешелю не приходилось так много работать. От чтения в плохо освещенных библиотечных залах постоянно воспалялись глаза. Времени на спорт больше не оставалось, начало расплываться тело, стальные мышцы, которыми он так гордился, ослабли и подернулись жирком.

Тщательно и дотошно вычитывал Гротешель все документы, которые Толивер, давний консультант Пентагона, постоянно получал из Вашингтона. Изучая эти документы и осторожно зондируя Толивера, Гротешель нашел то, что искал: пробел в американской военной мысли. На протяжении жизни целого поколения сложилось представление, что Америка никогда не начнет войны первой. Даже наиболее жесткие представители военных кругов избегали прямой постановки вопроса. В результате сложилась атмосфера, исключавшая обсуждение возможности нанесения Америкой первого удара. Стоило кому-либо из военных мельком коснуться подобной вероятности на брифингах «не для печати», как их тут же клеймили «поджигателями войны», и дальнейшую службу им приходилось нести подальше от взора общественности. Даже в своей профессиональной среде военные придерживались теории, лексикона и стратегии, обходящих вопрос о развязывании войны Соединенными Штатами.