Гарантия безопасности

Группа из восьми человек обосновалась в баре одного из роскошных вашингтонских отелей. Эвелин Вульф сидела подле Гротешеля, и тому вдруг показалось, что невидимая стена, не пропускающая даже звук, отделяет их обоих от всех остальных. Постепенно он начал отдавать себе отчет, что оказался в обществе необыкновенно привлекательной женщины. Эвелин была умна, хорошо воспитанна и образованна, но он встречал десятки женщин, обладающих теми же качествами. Она же отличалась от них необычайной целеустремленностью, глубиной, все ее чувства, казалось, были сосредоточены на чем-то одном. Эвелин не разговаривала, Эвелин выходила на цель.

После четвертого стакана виски с водой Гротешель понял, что целью является он сам. При иных обстоятельствах он почувствовал бы себя польщенным. Но сейчас ощутил укол тревоги: эта женщина следила за каждым его словом, словно кобра. Безупречно причесанная головка и лицо, совершенство которого подтачивал лишь несколько несоразмерно маловатый рот, двигались в такт малейшим перепадам интонаций его речи, когда Гротешель говорил о военных играх, капитулянтстве, мегатоннах и «оружии Судного дня».

На лицах большинства людей, особенно женщин, слушающих рассуждения Гротешеля о тактике США и СССР, обычно появлялось нескрываемое выражение то растерянности, то ужаса. Но понять выражение лица Эвелин Вульф Гротешель не мог. Он понимал лишь одно — она с необычайным вниманием слушает его. Говорила она очень мало. Когда он описывал «систему Судного дня», намекнув, что делится сведениями, не предназначенными для широкой публики, она на секунду прикрыла глаза и уголки ее рта тронула легкая улыбка.

— Прекрасно! — сказала она.

Всего одно-единственное слово, и никаких признаков смятения, изумления или ужаса! На минуту Гротешель утратил привычное самообладание. Он машинально продолжал говорить о том, кто вероятнее всего выживет в термоядерной войне, такой он разработал ход, чтобы заканчивать свои мрачные прогнозы на более легкой ноте, — самые закоренелые преступники в тюремных одиночках. И клерки крупных страховых Компаний: они работают в несгораемых комнатах и защищены тоннами лучшей изоляции в мире — бумагой.

— Представьте же, госпожа Вульф, что тогда воспоследует, — говорил Гротешель, чувствуя, что берет себя в руки. — Горстка каторжников и полчища клерков вступят в войну за сохранившиеся жизненные ресурсы. За каторжниками — монополия на убийства, но за клерками — монополия на организационные способности. Так кому же, по-вашему, суждена победа?

Вперив взгляд в Гротешеля, Эвелин Вульф покачала головой. Гротешель ощутил растерянность.

— Будьте любезны, отвезите меня домой, — сказала Эвелин Вульф и, поднявшись из-за стола, набросила на плечи норковую шубку.

Гротешель и рта раскрыть не успел. Она ни с кем не попрощалась, но все молча проводили ее и Гротешеля взглядом.

Они проехали в машине Гротешеля три квартала, прежде чем Эвелин Вульф заговорила снова:

— Вы просто лукавили, рассказывая о возможной войне между клерками и каторжниками, — сказала она, откинув затылок на подголовник. — Вам прекрасно известно, что «оружия Судного дня» не пережить никому. Вот что делает все это прекрасным!

— Однако, госпожа Вульф, никому еще не приходило в голову назвать это прекрасным! — рассмеялся Гротешель.

— Боялись, потому и не называли, — ответила она. — Но думают так все.

— Вы считаете, что все подсознательно испытывают желание смерти? — в лучшей своей профессорской манере задал вопрос Гротешель.

— Да перестаньте же валять дурака! Каждый знает, что смерть неминуема. А вас и ваш предмет делает неотразимым то, что речь идет о неминуемой смерти несметного множества людей. Практически — всего населения Земли. — На секунду запнувшись, она яростно заговорила снова: — Как, черт возьми, я хотела бы быть тем человеком, который может нажать кнопку! Я не нажала бы ее, вы же понимаете. Но одно сознание, что я могу… — Она поплотнее укуталась в норковую шубку.

Когда Гротешель свернул с Массачусетс авеню и вел машину сквозь Рок-Крик-парк, его вдруг осенила мрачная догадка: да ведь женщин привлекает вовсе не он, Гротешель, мужчина из плоти и крови, а Гротешель — маг, понимающий их вселенную, знающий, когда и как будет нажата кнопка. Он был адептом смерти, что неким образом и создавало его власть над ними.

— Почему бы вы не нажали ее? — тихо спросил Гротешель. — Представьте: вот она, перед вами. И мощи в ней больше, чем было у кого-либо на протяжении всей истории. Но эта мощь так и останется неиспользованной, если на кнопку не нажать. Так почему же?

— Потому, что я умру вместе со всеми остальными, — ответила Эвелин Вульф.

Голос ее странно дрожал.

— А вот в это вы не верите сами, — уверенно сказал Гротешель. — Вы же не думаете, что для человека самое главное — жизнь? Ни на секунду не думаете. И знаете, что и я так не думаю. Я мог бы вам перечислить с десяток образов жизни, которым вы предпочли бы смерть.