Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Шаху Тахмаспу Персидскому приветствия и здоровья, и да будут благословенны Ваши дни. Из всяческих изустных сообщений нам стало известно о Ваших миролюбивых чаяниях, да и мы милостью Всевышнего – и да пребудет все вовеки в согласии с волей Его! – не желаем и сами воевать с братьями по исламу. Засим мы и даем знать, что, ежели Вы соизволите оставить священный град Багдад и все прилегающие земли, завоеванные Вами силою оружия, мы сдадим Вам Тебриз и земли, именуемые ныне Азербайджаном, в обмен на тысячу золотых дукатов дани в год. Кони наши день и ночь ждут под седлами в готовности к нашему выезду к месту заключения мира с Вами.

Писано в 941 году от Хиджры.

Ибрагим, сераскир-султан.

Глава 57

Рустем выехал верхом на гребень над османским лагерем. Дым от утренних костров тянулся высоко вверх и затуманивал панораму дальних гор. Сверху ему был хорошо виден алый шатер великого визиря с обвисшим из-за безветрия штандартом с шестью конскими хвостами.

Он развернулся и пустился в путь в северном направлении. Пришпорив коня, он отъехал за пределы видимости из лагеря и тут же резко повернул налево и помчался галопом на запад. Теперь, когда он не вернется в срок, Ибрагим решит, что люди шаха его убили. Только к тому времени, когда он его хватится, сам Рустем будет уже в Стамбуле.

Сулейман стиснул письмо в кулаке, и лицо его исказилось от горя.

Окружавшие его паши, муфтии и генералы разом примолкли. Султан с легкостью читал их мысли: тщеславный и хвастливый грек наконец-то подписал себе смертный приговор.

Посреди Дивана стоял Рустем-паша, готовясь дать показания. Пахло от него на этот раз не духа́ми, как бывало, а конским потом и навозом. Он, по его словам, три недели без передыха мчался сюда из приграничных с Азербайджаном земель, чтобы поскорее доставить свою весть.

«Лучше бы твой конь споткнулся на всем скаку и свернул тебе шею», – подумал Сулейман.

– Ты это написал по его приказу? – спросил он наконец.

– Да, великий владыка. Он скрепил это письмо твоею печатью и велел мне доставить его шаху Тахмаспу.

Сулейман знал, что ловушка захлопнулась. Он что угодно мог бы простить Ибрагиму, но только не это. Если бы Рустем донес ему на визиря частным образом, он бы еще мог изыскать какое-нибудь извинение. Но теперь, когда случившееся предано огласке, такая возможность для него закрыта.

– Почему ты не исполнил его приказ и не доставил это шаху? – спросил он.

– Господин мой, я знаю свой долг и выполняю его. Я не мог себе позволить предательства. Ведь я твой верный слуга.

– Султан перед тобою в превеликом долгу, – выдавил он из себя, уставившись на смятый пергамент у себя в кулаке. – Как движется кампания?

– Шаха с его войском никто так в глаза и не видел, – разве что навозный след их коней. Аги призывают Ибрагима идти на Багдад, но он их не слушает. Говорит, что лишь ему одному известно, как добиться победы. Говорит, что так было, есть и будет всегда.

По палате разнесся всеобщий вздох. «Как смеет Рустем говорить подобное?» – поразился Сулейман. Повторяет эти гнусные наветы перед всеми таким тоном, будто это цифры из какой-нибудь учетной ведомости.

– Ну а как насчет боевого духа моей армии?

– Воины ропщут, что не ты во главе них. Дескать, без тебя им победы не добиться. Янычары так и вовсе полагают, что Ибрагим нарочно ведет их подальше в горы на верную гибель.

Сулейман смотрел на медленно оседающую в желтых солнечных снопах пыль. Позади него высоко в стене было то грозное окно, сидя у которого он частенько подсматривал тайком за тем, что происходит в Диване. Как бы ему хотелось и теперь быть там – и молча взирать сверху вниз на то, как кто-то другой выносит ужасное решение, которое прямо сейчас должен, наконец, вынести он сам.

Глава 58

Хюррем неслышно вошла, раздвинув вельветовый занавес, и опустилась перед ним на колени. В кои-то веки она приветствовала его без тени улыбки на лице. Поцеловав Сулейману руку, она приложила ее к своей щеке.

– Ты знала?

– Да, мой господин.

– Откуда?

– Нашептали в гареме.

– Откуда только в гареме узнают обо всем, что творится, раньше меня?

– Я, едва раздвинув занавес, увидела твое лицо и поняла, что то, о чем шепчутся, – правда.

Сулейман погладил ее по волосам, и его лицо смягчилось.

– И что мне теперь делать?

– Можно мне взглянуть на письмо, мой господин?