Гарем. Реальная жизнь Хюррем

«Да как они только смеют заставлять меня ждать подобным образом?!» – гневно думал Гонзага, чувствуя, что и ему лично, и представляемой им La Serenissima нанесено оскорбление воистину непростительное. Он был настолько взбешен, что не удостоил взглядом ни фонтаны, ни живые изгороди, ни даже мирно пасущихся на лужайках газелей, – а просто прошествовал чеканным шагом сквозь строй почетного караула янычар к Дивану в таком темпе, что свита едва за ним поспевала.

Единственным слышимым звуком здесь было дыхание ветра в кронах деревьев.

Посла препроводили в Диван. Вопреки своей воле Гонзага был впечатлен. Никогда еще не открывалось его взору такого буйства красок. До чего же ярки и разнообразны костюмы здешней публики: великий визирь – в ярко-зеленых облачениях; муфтии – в подобающих священнослужителям темно-синих; улемы, религиозные судьи Сулеймана, – в фиолетовых; придворные служители – в алых. Колышущийся лес страусиных плюмажей; драгоценные камни в тюрбанах и на эфесах; всюду шелк, бархат и атлас.

Серебряные столы ломились от сотен блюд: цесарка, голубь, гусь, ягненок, цыпленок. Гонзага поискал глазами стулья, но их не было. Гостям предлагалось усаживаться на ковры по-турецки, что ему вместе со свитой и пришлось проделать, прежде чем приняться за поданный обед.

– Когда я смогу, наконец, увидеть султана? – прошипел он своему изрядно вспотевшему переводчику.

– Весьма скоро, – ответил тот шепотом. – Но за трапезой мы должны хранить молчание.

Пажи, перегибаясь через плечи обедающих, с безупречной меткостью подливали им в кубки розовую воду из мехов. Подносчики в красных шелковых халатах бесшумно сновали на кухню и обратно. Достаточно было чуть приподнять палец, чтобы молниеносно подоспевший слуга исполнил любой запрос. На десерт подали инжир, финики, арбуз и рахат-лукум.

Ни единого слова за трапезой так и не прозвучало.

Молчаливо-торжественная атмосфера сохранялась ровно до того момента, как поднялись из-за стола на ноги последние из достопочтенных гостей. Тогда уже рабы сворой сорвавшихся с цепи псов ринулись собирать со стола тарелки, а главное – подчищать объедки. Это укрепило Гонзагу в его изначальных подозрениях, перешедших теперь в уверенность: подо всей этой их помпезностью и церемонностью турки остаются турками – язычниками и дикарями.

Врата блаженства охраняли вход в селямлик, святая святых резиденции султана. Двустворчатая дверь под навесом с вычурным орнаментом, по обе стороны от которой расходились сводчатые галереи с шестнадцатью порфировыми колоннами каждая. Охранялись эти врата, по подсчетам Гонзаги, самое меньшее тридцатью евнухами в жилетах из шитой золотом парчи и с оголенными и взятыми наизготовку кривыми саблями, ослепительно блистающими острыми, как бритва, клинками на ярком солнце.

Послу накинули на плечи золотистый хитон, дабы ему было не стыдно предстать перед султаном. Затем вперед выдвинулся главный распорядитель и принял дары – четыре головки отборнейшего пармезана.

Толмач на невиданной щедрости подношение не откликнулся ни единым словом. Гонзага был теперь вынужден еще и дожидаться, пока это сокровище преподнесут лично Властелину жизни.

Внезапно два служителя грубо схватили его под руки и за шею, скрутили и поставили на колени, принудив поцеловать крыльцо перед вратами, а затем уволокли через двор сквозь еще один строй охраны в Зал аудиенций. На его протесты они никоим образом не реагировали, тем более что по-итальянски явно не понимали ни слова.

Трон из кованого золота высился на четырех ногах в одном из углов подобно кровати под балдахином из зеленого атласа. И был этот трон столь массивен и высок, что ноги султана не доставали до земли. Свисавшие с балдахина шелковые кисточки переливались жемчугами и рубинами.

В памяти у Гонзаги отложились лишь самые мимолетные впечатления от облика Властелина жизни: ослепительно белый тюрбан, украшенный огромным пером цапли, тремя алмазными тиарами и рубином размером с фундук; белое атласное платье, усыпанное рубинами помельче, зато в несметном количестве; ухоженная борода и орлиный нос.

Визирь, стоявший у султана за правым плечом, обратился к переводчику:

– Пес накормлен?

– Накормлен. Теперь жаждет лизнуть пыли из-под ног трона Его Величества.

– Тогда давай его сюда.

Гонзагу выволокли на середину зала и ткнули головой в ковер. Затем, по мере приближения к трону, вынуждали его раз за разом повторять это битье челом.

– Пес принес дань почтения? – спросил визирь.

– Четыре сыра, великий владыка.

– Отправьте их на хранение в Казначейство к другим подношениям.

Камергеры оттащили Гонзагу обратно к двери и выставили во двор перед входом, где наконец отпустили хватку. Все внутри у него клокотало от гнева.

– Вы меня унижаете! Мне же не дали даже обратиться к султану!

– Вы не можете обращаться к Властелину жизни напрямую, – сказал толмач. – Теперь мы идем в Диван. Там и сможете изложить ваши просьбы перед визирем и советом.

– Что?!

– Прямой разговор с султаном никак не возможен.

– Так зачем вы тогда меня сюда вообще привели?