Переводчик в ужасе отшатнулся, но тут же взял себя в руки.
– Пожалуйте сюда, мой господин – сказал он. – Вы сейчас переговорите с визирем, а он передаст все, что вы имеете сказать, лично Властелину жизни. Только и всего.
Глава 76
Прошло уже два дня с тех пор, как Гонзага удостоился аудиенции у Османского султана, а его все еще трясло.
– Мы сюда прибываем с миром, а они нам только что в лицо не плюют, – горячился Гонзага. – Как они только смеют так с нами обращаться?!
Людовичи подлил ему еще вина из хрустального графина для успокоения нервов.
– Таков протокол, – сказал он. – Турки ко всем послам относятся так с тех пор, как Мурада Первого убил какой-то знатный серб.
– Но мне же даже рта не дали раскрыть в его присутствии. Он кем вообще себя возомнил?!
– Его титул – «Владыка жизни, Властелин двух миров, Царь царей и Хозяин мужских голов», если коротко. Вот он себя таковым и считает, Ваше Сиятельство. Кроме того, все внешнеполитические решения принимает визирь, а Сулейман их только ратифицирует. Сам он никаких переговоров не ведет. Это ниже его достоинства.
Они расположились в гостиной палаццо Людовичи. Хозяин заметил, что Гонзага крайне неодобрительно косится на длинный стол полированного ореха, резные стулья, обитые багровым дамаском, доставленные из Виченцы зеркала в золоченых рамах на стенах…
«Да, – подумал Людовичи, – а ведь неплохо для бастарда, не так ли?»
– Вы должны понять, – сказал он, – что вся их система зиждется на жесткой иерархии. В их понимании султану нет равных в мире. Никто не может с ним и близко сравниться – ни папа, ни дож, если уж на то пошло.
Гонзага презрительно фыркнул.
– Султан – единственный человек во всей Империи, занимающий свой пост по праву рождения, – продолжал Людовичи. – Все остальные возвышаются за счет своих способностей. Им для этого даже не обязательно быть мусульманами по рождению. Предыдущий визирь, Ибрагим, был сыном греческого рыбака. Христианином.
У них есть такая система под названием
– Я понимаю, куда вы клоните, но, верно, к вашему восхищению ими примешивается еще и личная обида на Венецию, – сказал Гонзага.
Людовичи кивнул в знак того, что принял к сведению точку зрения собеседника.
– Это правда, таким, как я, приходится покидать Республику и отправляться за границу, чтобы найти себя в полной мере. Однако даже и полностью беспристрастный судья увидел бы, что их система не только справедлива, но и способствует воцарению мира внутри общества. К примеру, хотя турки и воюют с нами, неверными, всеми доступными средствами, нигде в мире не сыщется бо́льшей свободы вероисповедания, нежели внутри Османской империи. Даже во время объявленной ими Венеции войны нам в Пере дозволено было мирно отправлять наши католические обряды. В соседней Галате спокойно уживаются и работают бок о бок иудеи, мусульмане и христиане. В то время как в Риме до сих пор отправляют на костер лютеран.
– Ты меня сюда за этим позвал, Людовичи? Чтобы живописать достоинства султана? Ты сам, часом, в ислам не обратился – или только собираешься?!
– Я остаюсь верноподданным
– Спасибо за лекцию. Она была весьма познавательна. Теперь давай о деле. Ты говорил, что у тебя ко мне есть предложение. – Гонзага допил вино и сам себе подлил еще.
– Я так понимаю, что переговоры с визирем у вас не заладились.
– Он хочет, чтобы мы выплатили контрибуцию и уступили Кипр. С такими аппетитами он у нас следом еще и Сан-Марко потребует себе под летний дворец.
– Можем ли мы ему отказать в удовлетворении его требований?
– После Превезы Сулейман держит нас за горло, как тебе известно. Не имея бесперебойных торговых путей, наша республика попросту захлебнется и утонет в Адриатике. И все благодаря твоим хваленым просвещенным туркам.
– Есть, возможно, и другой способ это уладить, Ваше Сиятельство.
– Слушаю.
– Как вы знаете, деятельность моя не всегда укладывается в строгие рамки буквы закона.
– Пиратствуешь, значит.
– Ну что вы, – усмехнулся Людовичи. – Просто имеются у меня здесь кое-какие связи и весьма особенные договоренности, которые нужны мне для ведения своего дела. Вот они вполне могли бы пригодиться и
– Каким образом?