Гаргантюа и Пантагрюэль

— В Каюзаке сеньоры д’Этисак и виконт де Лозен вздумали пускать в цель стрелы, — заговорил Гимнаст. — Пероту разрезал полтома Декреталий, написанных на отличной бумаге для богослужебных книг, и наделал из них белых кругов для мишени. И что ж? Я отдам, я продам, я отдам свою душу всем чертям, если хоть кто-нибудь из тамошних арбалетчиков попал когда в эту цель, а ведь лучше их во всей Гиенни не сыщешь. Что ни стрела, то мимо. Пресвятая мишень так и осталась нетронутой, девственной и неповрежденной. А Сансорнен-старший, которому были отданы на хранение заклады, клялся нам потом золотыми фигами (самой страшной своей клятвой), что он ясно, явственно, отчетливо видел, как стрела Каркелена летела прямо в черную точку посреди белого круга и вдруг, чуть-чуть не достигнув ее и не вонзившись, отклонилась на целую туазу в сторону, к пекарне.

— Чудо, чудо, чудо! — вскричал Гоменац. — Служка, услужи! Пью за всех присутствующих. Я почитаю вас за истинных христиан.

При этих словах девицы фыркнули. Брат Жан чмыхнул носом, как бы намереваясь не то заржать, не то залезть на кобылу.

— Мне сдается, — сказал Пантагрюэль, — что стрелять в такую цель еще безопаснее, нежели в Диогена.

— Что такое? — спросил Гоменац. — Разве Диоген был декреталистом?

— Ну, это еще бабушка надвое сказала, — ввернул Эпистемон, который, как раз к этому времени, сделав свои дела, возвратился.

— Однажды, — продолжал Пантагрюэль, — Диоген вздумал развлечься и пошел посмотреть на лучников, стрелявших в цель. Один из них был крайне незадачлив, неумел и неловок, и, едва лишь подходила его очередь, зрители, боясь, как бы он не попал в них, разбегались кто куда. На глазах у Диогена лучник до того неточно прицелился, что стрела его отклонилась от мишени на целый трабют; перед тем же, как лучнику пустить вторую стрелу, Диоген, невзирая на то, что весь народ бросился врассыпную, подбежал и стал как раз возле мишени, ибо, по его словам, то было самое надежное место: лучник, мол, попадает куда угодно, только не в цель, — ей одной не грозят его стрелы.

— Паж сеньора д’Этисака по имени Шамуйак смекнул, что тут не без наваждения, — продолжал Гимнаст. — Он посоветовал Пероту изготовить новую мишень и употребить на то бумаги из дела Пуйака. После этого соревнователи стали отлично попадать в цель.

— В Ландерусе по случаю свадьбы Жана Делифа, как того требует местный обычай, был устроен знатный и роскошный пир, — заговорил Ризотом. — После ужина играны были фарсы, комедии и разные занятные пустячки, танцевали мавританские танцы с бубнами и колокольчиками, явились ряженые в масках и шутовских нарядах. Я и мои школьные товарищи решили, что и мы должны, как сумеем, почтить новобрачных: того ради мы еще с утра запаслись белыми и лиловыми ливреями, а к самой свадьбе смастерили себе потешные бороды со множеством раковин святого Михаила и скорлупок от улиток. За неимением лапушника, репейника, лопуха и бумаги мы сделали себе личины с небольшими прорезами для глаз, носа и рта из старой, ненужной Книги шестой. И что за диво: как скоро окончились наши забавы и невинные шалости и мы сняли личины, в тот же миг обнаружилось, что мы страшнее и уродливее бесенят из Дуэйских Страстей Господних, — до того обезображены были наши лица в тех местах, где к ним прикасались листки Декреталий. У кого — оспины, у кого — короста, у кого — язвы, у кого — краснуха, у кого — огромные чирьи. Словом сказать, наименее из всех нас пострадавшим почитался тот, у кого выпали зубы.

— Чудо! Чудо! — вскричал Гоменац.

— Это еще что! — продолжал Ризотом. — Мои сестры, Катрин и Рене, положили в эту самую распрекрасную Книгу шестую, как под пресс, ибо она была покрыта толстыми планками и подбита основательными гвоздями, только что выстиранные, тщательно выбеленные и накрахмаленные чепчики, манжеты и воротнички. И вот клянусь Богом…

— Погодите, — прервал его Гоменац. — Какого бога вы имеете в виду?

— Бог один, — отвечал Ризотом.

— Так это на небесах, — сказал Гоменац. — А разве нет у нас бога на земле?

— А, пропади ты пропадом, о нем-то я, сказать по совести, и не подумал! — признался Ризотом. — Итак, клянусь богом земноводным — папой, их чепчики, воротнички, нагрудники, повязки и все белье стало чернее мешка из-под угля.

— Чудо! — вскричал Гоменац. — Служка, услужи, да запомни все эти прелестные историйки!

— Как это поется? — молвил брат Жан. —

С тех пор как сводом Декреталий
Дополнен был Декрет и стали
Монахи разъезжать верхом,
Мир преисполнен всяким злом*.

— Понимаю! — сказал Гоменац. — Это все непристойные шуточки новоявленных еретиков.

Глава LIII О том, каким хитроумным способом Декреталии перекачивают золото из Франции в Рим