Гармония по Дерибасову

- Господи! Обрати десницу карающую на торговцев отравою!

- А ну-ка встаньте! - потребовал шеф. - Встаньте, я посмотрю - покупали ли вы у нас грибы?

Осоавиахим отер глаза и вытянулся во фрунт.

- Кто видел его раньше? - строго спросил начальник компаньонов. - Покупал он у нас грибы?!

- Нет! - хором ответили компаньоны. - Впервые видим!

- О, боже! - Осоавиахим зарыдал еще безутешнее. - Теперича никто не признает! И покойница-мать, царство ей небесное, не узнала бы! А я намедни у вас грибы брал. У меня тогда кудри были рыжие, во! - и он описал лапами вокруг головы шар полуметрового диаметра. - И чуб все время на глаза спадал! Верните мне мои пышные кудри!

- Гражданин, прекратите юродствовать! - ударил по прилавку начальник. - От любых грибов, даже ядовитых, волосы не выпадают!

- Вот ироды! - упрямо сказал. Осоавиахим. - А у меня выпали! Потому что в ваших грибах, кроме простой отравы, еще и радиация имеется!

- Ну это уже наглость! - взвился юрист. - Это кто вас надоумил?! Чтобы определять радиоактивность, специальная лаборатория нужна!

- А мне доктор смерил! - упорствовал Осоавиахим. - Он как начал мерить, так аж стрелку вышибло! И жена заметила, что я ночью во тьме свечусь, как херувим... А-ай, горе, горе!!! - Осоавиахим воздел руки.

Но как расширился научный кругозор нашего народа! Услышав о свечении, люди не бросились на колени, наоборот, рыночная толпа мгновенно рассосалась. Арбатовы отряхнулись и дружным стадом потопали на обеденный перерыв.

Обед Дерибасов закатил аристократический - с цыганами и шампиньонами. А что еще оставалось ему делать? Где было разместить такую ораву оборванцев, как не в цыганском таборе? А из-за всех неурядиц кризис перепроизводства грибов достиг размеров как раз арбатовской популяции. Но кто бы мог подумать, что это толстокожее семейство окажется таким внушаемым! Вернее, самовнушаемым.

Кто в наше время не измучен противоречиями? Чье «Я» не оказывалось привязанным к двум скакунам инстинктов, рвущихся в разные стороны, или к двум склоненным разными причинами деревьям? Кто не стоял, как осел, парализованный обилием глубокомысленных аргументов между двумя охапками сена? Арбатовы. Любые противоречия были им чужды органически. В их нервной системе не могли одновременно сосуществовать два инстинкта, два желания, две идеи, а злые назарьинские языки утверждали, что и две мысли. Все это овладевало Арбатовыми не параллельно, а строго последовательно, периодически сменяя друг друга, как президенты в латиноамериканском государстве: более сильное на данный момент вытесняло ослабевшее.

То есть, когда Арбатовы учуяли и увидели приготовленный обед, то главным стало - не дать себя объесть. И каждый уважающий себя Арбатов достиг состояния, когда следующий гриб уже перекрыл бы доступ воздуха.

И тут власть узурпировал инстинкт самосохранения. Все замерли, напряженно прислушиваясь к тяжким стонам плотно запломбированного грибной массой желудка.

- Чего-то томно, - сообщила обществу Людка. - Дюже томно.

- Еще и впрямь траванемся, - поддержал Афонька,

- Говорил, что не поеду, - заныл Сенька Арбатов, - и не поехал бы, если б не уговорили. Не надо было ехать, за смертью нечего ездить...

- Меня Мишкина мать, сестра родная, чуть колбасой, как пса, не отравила, - счел не лишним напомнить Осоавиахим.

Людка, схватившись за живот, потопала за куст.

Через час цыгане горько сожалели о своем гостеприимстве, даже хотели перекочевать на несколько сотен метров.

Разбив лоб о монолит арбатовской уверенности в том, что подлец Мишка выманил из родных мест и потравил в отместку за прошлое, Дерибасов психанул, прыгнул в машину и, крикнув:

- Да что б вы тут все передохли, питекантропы! - рванул в Назарьино - припасть к новообретенной Дуне.

Но новообретенная Дуня оказалась недоступной, как валютный бар. И это было так же обидно и несправедливо. Более того - все личные вещи Михаила Венедиктовича Дерибасова, кооператора, были, словно для гигантской стирки, свалены в разбитое корыто недостроенного фонтана. Под псевдоантичным портиком стояла на подгибающихся ножках продавленная раскладушка защитного цвета.

Дверь в Дунин дом была заперта.

- Евдокия?! - позвал Дерибасов. - Это за какие ж грехи?!

- Сам знаешь, - глухо и печально ответили из-за двери.

- Ни сном ни духом! - честно сказал Дерибасов.

Он представил как Дуня, припав сильным телом к двери, чутко вслушивается в нюансы интонаций. И это вселяло некоторую уверенность:

- Почему я должен спать на этом прикрытом шинелишкой металлоломе? В честь чего? Что я такого сделал?

Взрывная волна Дуниного гнева с грохотом распахнула дверь. Перед Дерибасовым стояла чужая, пугающе величественная, пылающая Евдокия:

- Иуда! - провозгласила она.

Назарьино притихло, даже коровы перестали мычать и жевать.

- Людьми торговать начал, выродок?! - продолжила она. - За сколько продал Арбатовых?!

- Дура! - пытался урезонить жену муж Михаил. - У меня на работорговлю патента нет! Да и сама подумай - будь хоть крепостное право, какой дурак Арбатовых купит?!

Но Евдокия блюла серьезность: