Гарпия

«Отменить отправку», – милостиво предлагает мне смартфон. «Отменить». Но я ничего не отменяю. Я отпускаю письмо в полет.

Часть третья

Когда все узнают, то конечно же скажут, что предвидели это.

И станут говорить о том, что творила я – как я посмеялась над одноклассницей, у которой колготки сморщились на коленках. Да-да, смеялась и указывала на девочку, призывая других тоже посмеяться над ней. Вспомнят о парнях, которых я бросила или которых игнорировала. О словах ненависти, записанных в моем дневнике.

«Мы всегда знали, что она такая», – будут говорить окружающие, боясь узнать правду. Ничего они не знали.

Глава 26

Та ранняя весна была прекрасна. Наступило самое чудесное время после рождения Тэда. Я долго думала, что мир больше никогда не станет прекрасным. Зима тянулась, как мне казалось, несколько лет. Бесконечная череда бессонных ночей, словно затягивающие в болото однообразные дни. Когда я растила первого ребенка, это было что-то наподобие сна, амнезии. Я была счастлива на несколько месяцев превратиться в дойную корову и находила радость в мытье обкаканной попки младенца. А вот во второй раз материнство стало для меня зоной боевых действий.

Шрам после кесарева сечения загноился, и мне уже начало казаться, что мой живот того и гляди треснет. Мне было очень непросто смириться с тем, что столько народа видели меня изнутри: хирург, его ассистент, ассистентка ассистента. Они увидели меня так, как я сама никогда не смогла бы: перед их взором предстала скрытая картина моих внутренних органов, их странные очертания, их уникальное расположение.

В тридцать лет я думала, что моя жизнь кончена. Мной завладело все то, чего я так боялась: боль, уныние, усталость. И все же наконец пришла весна, а с ней много прекрасного – туманные вечера, оттаявшая земля, запахи пробуждающейся жизни, – и я обнаружила, что все это реально. И всем этим приметам можно было дать названия, и эти названия прилипали к разным предметам и явлениям и держались так, как будто невозможно было разделить сам объект и звучание его имени. «Дерево», – думала я, глядя на дерево, покрытое воздушной розовой пеной. Это было странное зрелище, но при этом реальное. Кусочки дерева отрывались и падали на землю, как розовый снег. Я даже показала это малышу пальцем и произнесла старательно и внятно: «Дерево». И вот так все пошло дальше. Мы продолжали жить. Может быть, мне уже не суждено было стать моложе. Но я все равно была жива. Я существовала.

* * *

А этой весной, годы спустя, все было очень похоже. Такие же нежные, чистые краски, такие же сюрпризы. Я успела забыть, как сильно наш дом всегда радуется весне, как ему приятно подольше купаться в лучах света. У нас на кухонном столе опять стояли нарциссы, и в их узнаваемости было нечто комичное – в том, как они стояли, склонив головки, будто недовольные дети, которых одевает мать.

А Джейк непрерывно чихал. Теперь он больше времени проводил дома – у него была аллергия на большинство цветов. Он смотрел на меня с укоризной, прикрывая ладонью нос и рот перед тем, как в очередной раз громко чихнуть.

«Разве ты не можешь перестать покупать их?» – повторял он, и его голос через бумажный носовой платок звучал приглушенно. Я кивала, выливала застоявшуюся воду в раковину, прижимала стебли нарциссов к их желтым личикам и выносила в мусорный бак, стоявший в саду. А на следующий день покупала цветы снова.

Вот так теперь обстояли наши дела. Каким-то образом впервые за все время нашего супружества я стала спокойной и тихой, почти послушной женой, а Джейк превратился в сердитого, вечно ругающегося мужа. После отправленной мной в деканат фотографии его отстранили от преподавательской работы, и теперь он занимался только научными исследованиями.

Первый ответ пришел ему в День подарков, и его реакцию отсрочили индейка, пудинг и пение рождественских гимнов.

– Что за черт, Джейк?

– Ты в порядке, Джейк? Это шутка?

Муж читал мне все письма, и с каждым движением большого пальца по экрану смартфона его голос звучал все громче. Это стало для меня почти облегчением – все Рождество я чувствовала, как мое сознание заполняет пустота. Движения мои стали суетливыми, сердце грозило вырваться из грудной клетки.

Когда мальчики начали распаковывать подарки с жадностью голодного человека, вынимающего из пакета хлеб, я быстро произносила тоненьким голоском:

– Что же там, Тэд? Что тебе принес Пэр Ноэль? Мини-гитару? Замечательно!