– Хотя нет, – сказал Адам. – Гарпун не был вестником, он был свидетельством злого рока, потому что вестник был за ночь до этого.
– Джозеф? – спросил я.
Мой друг кивнул.
Мы дошли до белокаменной башни маяка и посмотрели вверх, туда, где была лавка свиданий. Вечером стремнистый[23]
выступ можно было только угадывать, сейчас же всё было зримо и банально. Сейчас убийце вряд ли удалось бы скрыться.Я прищурился, воображая, что могло произойти вчера.
– Как думаешь, – обернулся я к другу, – и вправду невозможно такой гарпун запустить со скалы?
– Немыслимо, – категорически сказал Адам, поправляя на носу очки. – Гарпуны не летают как стрелы. Тем более такие, в которых три с половиной фута.
– А если арбалет? – не отступал я.
– Тогда скорее гарпунная пушка, – сказал дед. – Но она очень громоздкая.
– А если учесть, что видимость была нулевая, попадание в цель с пятнадцати ярдов равно нулю, – настаивал Адам.
Я и сам понимал, насколько глупа эта мысль. Но я уже не чувствовал ни головы, ни ног, и мне было сейчас всё равно. Мы повернули обратно. Вдруг ещё одна мысль, показавшаяся мне странной, всплыла, как потревоженный песок со дна моря. Это случилось у крыльца дома:
– Не пойму, зачем инспектор спросил у Стэнли, есть ли у него враги.
К моему удивлению, Адам ответил сразу и совсем тихо:
– Нет. Он считает, что хотели убить Стэнли.
Вот чёрт! До меня только сейчас дошло: убийца не знал, что на дежурстве будет не Стэнли, а его отец. Значит, Кампиона могли убить по ошибке?…
Когда я проснулся, на часах был полдень. Адама нигде не наблюдалось, как и Стэнли. Вставать не хотелось. Я потянулся со своей верхней кровати вниз и схватил с тумбочки Адама сигареты. Под ними лежала книга в обложке холерных тонов, под стать названию –
Адам проникся детективами в школе наравне с книгами Эдвина Сатерленда[25]
и учебниками по биологии. Тогда и выяснилось, что это совершенно не мой жанр. Я не полюбил криминалистику выходного дня за внимание публики, несправедливо легко достающееся её тщеславным сочинителям, и за то, что из обычных людей там клещами тянут самое низменное, обнажая их пороки, а то и толкая на преступление. У них часто люди порядочные становятся убийцами.– Зачем они это делают, писаки чёртовы? – говорил я. – Понятно, что у каждого есть скелеты в шкафу и разной глубины второе дно. Зачем насильно выуживать из людей?
Моим
Над своей кроватью я повесил небольшой снимок Энтони Жака Мэнтла[26]
и его крылатого коня DH.9A, одномоторного лёгкого бомбардировщика. Экземпляр не из числа моих фаворитов, несмотря на замену в нём маломощного шестицилиндрового двигателя из предыдущей модели на американский V-12 Liberty. Я вижу себя за штурвалом не военного, а более позднего частного красавца серии Waco F[27]. Что касается Мэнтла, то он не перелетал Атлантику, как много позже сделал Чарльз Линдберг[28], и не возглавлял захватывающий рейд по Японии, как Джимми Дулиттл[29] несколько лет назад. Мэнтл вызвался добровольцем в Королевскую военно-морскую службу в семнадцать лет. В восемнадцать его назначили вторым лейтенантом на испытательном сроке.Мне стукнет восемнадцать в сентябре. Чёрно-белое присутствие Мэнтла в моей комнате стимулировало меня духовно. Я понимал, что до того, как меня засадят в университет Глазго, как Мэнтла в тюрьму в Москве, у меня был шанс, хоть и мизерный, стать вторым помощником авиатора. В теории я знаю о внутренностях бипланов довольно много, хотя до сих пор мне доводилось чинить только мебель, бытовую технику и дедовский «Форд».
Я докурил и потушил сигарету о блюдце. Курить я, к слову, начал этим летом, назло отцу. То же самое насчёт спиртного. Отец ещё не в курсе этих дел. Но, по-видимому, так я решил начать обозначение границ своей свободы. И, возможно, я сейчас, как Третий рейх, – от злости и твердолобости захожу туда, куда не следует. Я знаю, по возвращении домой меня ждёт серьёзный разговор. Но я к нему готовлюсь. Надеюсь, к моменту, как мы засядем с отцом друг против друга, я буду держать сигарету так же невозмутимо и дерзко, как Черчилль свою любимую гаванскую сигару.