Гарри-бес и его подопечные

Жил он сам по себе. Исключительно. В его личности тонули все поползновения на взаимность. Взаимность предполагала лишь взимание дани с лица, осмелившегося покуситься на приближенность к его трону. «Казна робких принадлежит смелому» — было выбито на щите его коммунального княжества. Это означало одно — робким он считал не себя.

Первые выходы на тропу завоеваний выявили, с одной стороны, слабость противника, с другой — вязкость и неуязвимость его рядов. Это чудовищное сочетание слабости и неуязвимости повергало Птицын дух в совершеннейший упадок.

— Дай, — говорил Птица, зажав жертву в углу и заблокировав выходы, — чего-нибудь, но дай! — и угрожающе вращал зрачками.

— Господи! — отвечала жертва радостно. — Да сколько угодно. Этого добра у меня хоть попой ешь — бери все. Только… Ч-черт! Ключ, понимаешь, в другом пиджаке оставил! Завтра приходи. Обязательно приходи. Буду ждать ровно в семь.

И пропадал навсегда…

Вот так, блин! И это игра по правилам??

Выходит Птица утром ранним за добычей. Идет себе мимо Чистых прудов на Маросейку. Сворачивает в Старосадский переулок к дому номер 5. Знает, в доме том есть чем поживиться. Однако знает это не он один. Знают многие, при этом учитывая, что, разделив все на всех, истинного удовлетворения не получит никто. Оно и понятно, люди творческие, разумная достаточность вызывает у них зевоту.

У Птицы же разумная достаточность вызывала протест, переходящий в буйство.

Поэтому все ждали чуда. И надеялись на благоприятное расположение звезд.

Ждали молча, внутренне сгруппировавшись для решительного броска.

Когда туша жертвенного бычка проносилась мимо, каждый действовал самостоятельно, сообразуясь со своими природными данными и возможностями. Некоторые эти возможности переоценивали и промахивались. Промахнувшись же, вели себя умно, крику не поднимали, не жаловались, а тихо отползали в кусты и там, притаившись, зализывали раны, готовые к новым испытаниям.

Наиболее удачливые, оторвав кусок, торопились унести домой, не растеряв по дороге части, что тоже являлось испытанием серьезным. Если кусок был непомерен, закапывали в укромном месте.

Как и во всяком жизнелюбивом сообществе, у творческой интеллигенции взгляд на добычу был прямым и естественным: ее необходимо брать.

Как и во всякой уважающей себя стае, существовала четкая субординация ее членов: вождь, авторитеты, бойцы, заслуженные художники и прочая околоэлитная публика.

Как и во всякой уважающей себя иерархической структуре, субъекты сбивались в различные группы и кланы и, действуя сообща, бились за добычу, не щадя живота противника.

Все как у всех. Как природа захотела…

Но что выгодно отличало их от остального мира, так это алогичность, даже аномальность некоторых поступков.

Безумный Сашко, например, принимался вдруг выступать, тараща глаза и вздыбив усы. И хотя всем было ясно, что это бесперспективный путь, многие тайно им восхищались.

А Нормальные Дела однажды, прыгнув на добычу, завис и, провисев так недели три, начисто забыл цель своего вылета. Удачно приземлившись, был несказанно рад, обнаружив приметы живой жизни, как то: движение транспорта, щебетание птиц и прочие повседневные радости.

Или еще пример: Туз, отхватив здоровенный кусище, потащил его, как и все, закапывать. Однако занятие это повергло его в такое глубокое уныние, что, раскидав добычу по сторонам, он благополучно запил, считая подобный оборот событий осмысленнее и благопристойней.

Относительно субординации также происходили проколы различной тяжести. Ну в какой уважающей законы стае авторитеты могут быть подвергнуты словесной (и не только) разборке? Здесь же запросто могут послать и лидера движения, и всю творческую элиту в целом.

Так вот, Птица умудрился не вписаться даже в такой разношерстный и противоречивый коллектив.

Во-первых, расценив, что целое больше части, он сразу задумал недоброе: взять быка за рога и увести в свое стойло.

Во-вторых, его методы воздействия на окружающих были круты до самозабвения, что создавало вокруг атмосферу тревоги и неуверенности в завтрашнем дне.

И наконец, желание построить в шеренгу все, что способно самостоятельно и осмысленно передвигаться, было воспринято общественностью как моветон.

Подойдя к дому номер 5, Птица оценил ситуацию как приближенную к боевой. Видимое миролюбие тусовки не усыпило его бдительность. Он знал, под благодушной личиной творятся процессы иного порядка. Самое разумное из теплокровных за многие годы противостояния научилось скрывать свои истинные желания и потребности.

Разум Птицы принимал скрытые маневры противника, однако сердце требовало открытого боя.

Построив в шеренгу околоэлитную публику, Птица скомандовал:

— Архитекторы, ко мне!

Шеренга не дрогнула. Тогда Птица пошел на уловку. Распустив строй — гуляйте, ребята, — принял озабоченный вид, мол, кусок надвигается счисления многозначного, пир духа, виртуальность идей энд реальность монеты.

Калигула захватил наживку и вышел из засады.