— Мерлиновы портки? — повторил Рон с удивлённым видом. — Она точно расстроена. — Он подтянул к себе газету и погрузился в статью о Снэйпе.
— Остальные преподаватели это не поддержат, Мак-Гоннагал, и Флитвик, и Росток, они все знают правду, знают, как умер Дамблдор. Они не примут Снэйпа директором. И кто такие эти Кэрроу?
— Пожиратели Смерти, — сказал Гарри. — Там дальше их фотографии. Они были на вершине башни, когда Снэйп убивал Дамблдора, так что все дружки в сборе, и, — горько продолжил он, подтягивая к себе стул, — я не вижу, что у других учителей есть хоть какой-то выбор. Если за Снэйпом Министерство и Волдеморт, то это будет выбор между остаться преподавать или провести несколько милых лет в Азкабане, и то если посчастливится. Я думаю, они останутся, чтобы попытаться защитить учеников.
Кричер торопливо подсеменил к столу с огромным ковшом в руках и разлил суп в старинные чашки, насвистывая сквозь зубы.
— Спасибо, Кричер, — сказал Гарри, сворачивая
Он принялся хлебать суп. Качество кричеровской стряпни потрясающе выросло с тех пор, как ему отдали Регулусов медальон: такого французского лукового супа Гарри ещё не пробовал.
— Там по-прежнему куча Пожирателей Смерти следит за домом, — рассказывал он Рону, поедая суп, — больше, чем обычно. Похоже, они надеются, что мы выйдем, нагружённые школьными чемоданами, и потопаем на Хогвартс-Экспресс.
Рон посмотрел на часы.
— Я об этом весь день думаю. Он отошёл почти часов шесть назад. Странно как-то — не ехать на нём, правда?
В мыслях Гарри увидел алый поезд с паровозом, такой, за каким они с Роном когда-то гнались по воздуху: блестящая алая гусеница, ползущая среди полей и холмов. Он был уверен: Джинни, Невилл и Луна сидят сейчас вместе, гадая, наверное, где сейчас он с Роном и Эрмионой, или обсуждая, как лучше подорвать новый режим Снэйпа.
— Они меня чуть не увидели, когда я сейчас возвращался, — сообщил Гарри. — Я неудачно приземлился на верхнюю ступенку, и плащ соскользнул.
— У меня всё время так. О, вот и она, — добавил Рон, поворачиваясь на стуле к Эрмионе, входящей в кухню. — А это что — во имя заношенных Мерлиновских невыразимых?
— Я вот вспомнила, — объяснила Эрмиона, переводя дух.
Она принесла большую картину в раме, которую и опустила на пол, чтобы ухватить с кухонного стола свою маленькую бисерную сумочку. Открыв её, она принялась затолкивать картину внутрь, и, несмотря на то, что картина была явно слишком большой, чтобы поместиться внутри крошечной сумочки, спустя несколько секунд она легко исчезла в её вместительных глубинах.
— Финеас Нигеллус, — объяснила Эрмиона, бросая сумочку на кухонный стол; та, как всегда, грохнула с лязгом.
— То есть? — спросил Рон, но Гарри всё понял. Нарисованный Финеас Нигеллус мог путешествовать между своим портретом на площади Мракэнтлен и тем, что висел в кабинете директора в Хогвартсе, круглой комнате на самом верху, где прямо сейчас, без сомнения, сидел Снэйп, торжествующий обладатель дамблдоровской коллекции тонких волшебных инструментов из серебра, каменного Думоотвода, Сортировочной Шляпы и — если его куда-либо не унесли — меча Гриффиндора.
— Снэйп мог послать Финеаса Нигеллуса, чтобы он для него заглянул сюда, в этот дом, — объяснила Эрмиона Рону, усаживаясь на свой стул. — Но теперь пусть пытается, всё, что Финеас Нигеллус сможет увидеть — это изнанку моей сумочки.
— Хорошая мысль! — воскликнул явно впечатлённый Рон.
— Спасибо, — улыбнулась Эрмиона, пододвигая к себе миску с супом. — Ну, Гарри, что ещё сегодня произошло?
— Ничего, — ответил Гарри, — наблюдал за входом в Министерство семь часов. Никаких признаков её. Однако видел твоего папу, Рон. Он прекрасно выглядит.