Гарри Поттер и Огненная Чаша

Уважаемые мистер и миссис Дурслей!

Мы с вами не представлены друг другу, но я не сомневаюсь, что вы много слышали от Гарри о моем сыне Роне.

Возможно, Гарри говорил вам, что в следующий понедельник вечером состоится финальная игра чемпионата мира по квидишу. Моему мужу, Артуру, благодаря связям в департаменте по колдовским играм и спорту, удалось достать билеты на лучшие места.

Я очень надеюсь, что вы позволите нам взять с собой Гарри на этот матч, поскольку такая возможность предоставляется буквально один раз в жизни; игры на кубок не проводились в Англии вот уже тридцать лет, и достать билеты было практически невозможно. Мы, разумеется, будем счастливы принять у себя Гарри на весь остаток каникул и проводить его на поезд в школу.

Будем признательны, если Гарри пришлет ответ как можно скорее нормальным способом, мы не получаем мугловой почты, и я не уверена, что почтальон вообще знает, как нас найти.

Надеюсь вскоре увидеть Гарри.

Искренне Ваша,

Молли Уэсли

P.S. Надеюсь также, что я наклеила достаточное количество марок.

Дядя Вернон закончил читать, сунул руку в нагрудный карман и вытащил оттуда кое-что еще.

— Взгляни на это, — прорычал он.

Он протянул конверт, в котором прибыло письмо миссис Уэсли, и Гарри с трудом удержался от хохота. Конверт был усеян марками сплошь, за исключением одного квадратного дюйма на лицевой стороне, куда миссис Уэсли микроскопическим почерком вписала дурслеевский адрес.

— Значит, она-таки наклеила достаточное количество марок, — Гарри постарался придать голосу выражение, подразумевавшее, что подобную ошибку мог совершить всякий. Дядя сверкнул глазами.

— Почтальон обратил внимание, — процедил он сквозь зубы. — И очень интересовался, откуда могло прийти такое послание. Поэтому он и позвонил в дверь. Он, видите ли, подумал, что это забавно.

Гарри промолчал. Кому-то другому, возможно, показалось бы странным, что дядя Вернон поднимает такой шум из-за слишком большого количества марок, но Гарри жил с Дурслеями достаточно давно, чтобы знать — их ужасает все, хоть на йоту выходящее за рамки обыкновенного. А больше всего на свете они боялись, как бы кто не прознал, что они имеют отношение (насколько бы отдаленным оно ни было) к людям вроде миссис Уэсли.

Дядя Вернон продолжал сверлить племянника глазами, а Гарри старался сохранять нейтральное выражение. Если сейчас повести себя правильно и не сглупить, то его ждет настоящий подарок, мечта всей жизни! Он подождал, вдруг дядя Вернон что-нибудь скажет, но тот только стоял и таращился. Гарри решился нарушить молчание.

— Так значит… мне можно поехать? — спросил он.

Еле заметный спазм исказил большое, багровое лицо. Усы ощетинились. Гарри в точности знал, что сейчас происходит за этими усами: отчаянное сражение, конфликт между двумя главными инстинктами дяди Вернона. Разрешить поехать — значит, доставить Гарри удовольствие, а уж против этого дядя боролся в течение целых тринадцати лет. С другой стороны, разрешить уехать к Уэсли на весь остаток каникул — значит, избавиться от Гарри на две недели раньше, чем они рассчитывали, а ведь дядя ненавидел, когда Гарри дома. Он снова посмотрел на письмо миссис Уэсли, видимо, затем, чтобы дать себе время подумать.

— Кто она? — спросил он, с отвращением взирая на подпись.

— Вы ее видели, — объяснил Гарри. — Она — мама Рона, моего друга, она встречала его с «Хог…»… с поезда из школы.

Он чуть не сказал «Хогварц Экспресс», а это был верный способ разозлить дядю. Под крышей дурслеевского дома запрещалось упоминать название школы, где учится Гарри.

Дядя Вернон сморщился, как будто вспомнил нечто ужасно противное.

— Такая толстуха? — выдавил он после долгого раздумия. — С кучей рыжих детей?

Гарри нахмурился. Он подумал, что со стороны дяди Вернона, пожалуй, немного слишком называть кого-то «толстухой», когда его собственный сын Дудли наконец достиг того, чем грозило все его развитие с трехлетнего возраста, и таки сделался поперек себя шире.

Дядя Вернон продолжал изучать письмо.