Гарри метнулся к выходу, и над его головой взорвалась банка с дохлыми тараканами. Он распахнул дверь, понёсся по коридору и остановился, лишь когда между ним и Злеем было уже целых три этажа. Тогда он прислонился к стене, тяжело дыша и потирая синяк на руке.
У него не было ни малейшего желания возвращаться так рано в гриффиндорскую башню, а тем более делиться впечатлениями с Роном и Гермионой. Его терзало горе и потрясение, но не оттого, что на него наорали или кидались банками. Просто он знал, каково это, когда тебя унижают на глазах толпы, и прекрасно понимал,что переживал Злей, когда над ним издевался Джеймс. Судя по тому, что видел Гарри, Злей всю дорогу говорил правду: отец и впрямь был малоприятной самодовольной личностью.
Глава двадцать девятая. Профориентация
— Но почему ты больше не занимаешься окклуменцией? — нахмурилась Гермиона.
— Я же тебе
— Хочешь сказать, что сны у тебя прекратились? — скептически спросила она.
— В общем и целом... — протянул Гарри, отводя глаза.
— А по-моему, пока ты не научился как следует ими управлять, Злей не должен был прекращать занятий! — вознегодовала она. — Гарри, я считаю, тебе надо пойти к нему и попросить...
— Нет, — решительно сказал Гарри. — Всё, забудь — хорошо?
Это было в первый день пасхальных каникул. Следуя устоявшейся традиции, Гермиона провела его, составляя расписания подготовки к экзаменам для себя и мальчиков. Гарри и Рон не сопротивлялись: во-первых, бесполезно, а во-вторых, расписания могли и пригодиться.
Рон, узнав, что до экзаменов осталось всего полтора месяца, пришёл в ужас.
— Как это ты ухитрился забыть? — поразилась Гермиона. Она постучала волшебной палочкой по квадратикам его расписания — и каждый предмет засветился своим цветом.
— Не знаю, — промямлил Рон. — Столько всякого было...
— Вот, — сказала Гермиона, вручая ему расписание, — если не выбьешься из графика, то всё успеешь.
Рон мрачно воззрился на разноцветную таблицу, но потом просиял:
— Свободный вечер каждую неделю!
— Это для тренировок, — объяснила Гермиона.
Улыбка Рона увяла.
— А смысл? — скучно буркнул он. — У нас не больше шансов выиграть кубок, чем у папы — стать министром магии.
Гермиона не ответила; она смотрела на Гарри, который сверлил стену отсутствующим взглядом. Косолапсус трогал лапой его руку: дескать, за ухом-то почеши.
— Гарри, в чём дело?
— Что? — встрепенулся он. — Не, ни в чём.
Он поспешно схватил «Теорию защитной магии» и притворился, будто ищет что-то по оглавлению. Косолапсус махнул на него лапой и залез под кресло Гермионы.
— Я тут видела Чо, — осторожно начала та. — Она тоже вся несчастная... вы что, опять поссорилась?
— Что?.. А... Да. — Гарри охотно ухватился за это объяснение.
— Почему?
— Из-за её подруги-стукачки, Мариэтты, — ответил Гарри.
— И правильно! — гневно воскликнул Рон, положив расписание на стол. — Если бы не она...
Рон пустился проклинать Мариэтту Эджком, что очень устраивало Гарри: ему оставалось лишь смотреть волком, кивать, изрекать «вот именно», когда Рон замолкал, чтобы перевести дух, а самому тем временем думать, думать, думать об увиденном в дубльдуме — и с каждой минутой терзаться всё мучительнее.
Воспоминания грызли его. Он никогда не сомневался в порядочности родителей и с лёгкостью отметал клевету Злея, полагая, что тот просто хочет опорочить память Джеймса. И разве Огрид с Сириусом не твердили постоянно, что отец Гарри был прекрасным человеком?
Гарри уговаривал себя, что Злей, возможно, как-то обидел Джеймса, но разве Лили не спросила: «Что он вам сделал?» И разве Джеймс не сказал: «Нас не устраивает скорее самый факт его существования»? Джеймс всё затеял только потому, что Сириус пожаловался на скуку. Гарри вспомнилось, что говорил Люпин на площади Мракэнтлен: Думбльдор, мол, назначил его старостой, чтобы он мог приструнить Джеймса и Сириуса... Но в дубльдуме Люпин взирал на происходящее молча...
Гарри то и дело напоминал себе, что Лили пыталась заступиться за Злея, — по крайней мере, мама была приличным человеком. Но, вспоминая её лицо, Гарри мучился не меньше; она явно презирала Джеймса, и непонятно, как их угораздило пожениться. Неужели Джеймс её заставил?..
Почти пять лет мысль об отце служила ему источником утешения, гордости, вдохновения. Когда говорили, что он — вылитый Джеймс, Гарри млел от удовольствия. А сейчас... сейчас при мысли об отце накатывали холод и горечь.