Гарри Поттер и орден Феникса

Дамблдор пытается все уладить… что это значит? Неужели у Дамблдора достаточно влияния, чтобы противостоять Министерству Магии? Неужели есть шанс, что ему позволят вернуться назад в Хогвартс? Крошечный огонек надежды затеплился в груди Гарри, но тотчас же погас — Гарри захлестнула новая волна паники. Интересно, мистер Уизли полагает, что можно попробовать отказаться сдать палочку, не пользуясь магией? Нет, устроить прямо здесь дуэль с представителями Министерства, разумеется, можно… но сделай он так — исключение из школы покажется ему пустяком и мелочью по сравнению с Азкабаном, который будет ему грозить в этом случае.

Гарри мысленно заметался. Сбежать, конечно, можно — но что, если он попадется сотрудникам Министерства?… Запросто. А можно оставаться здесь, пока за ним не придут. Первый вариант привлекал его куда больше, но он прекрасно понимал: мистер Уизли всем сердцем желает ему добра… И, в конце концов, Дамблдору уже однажды удалось уладить куда более щекотливое дело.

— Ну ладно, — буркнул Гарри, — я передумал, я остаюсь.

Он подошел к кухонному столу и плюхнулся рядом с Дадли и тетей Петунией. Столь внезапная смена решения, похоже, застала Дурслеев врасплох. Тетя Петуния с отчаянием взглянула на дядю Вернона. Вздувшаяся фиолетовая вена на его виске билась еще сильнее, чем раньше.

— Откуда все эти чертовы совы? — прорычал он.

— Первая — от Министерства Магии, о моем исключении, — спокойно ответил Гарри. Он навострил уши, ловя каждый шорох, доносившийся с улицы: представители Министерства могли появиться в любую секунду. И, чтобы спокойно прислушиваться, лучше всего было просто тихо и вежливо отвечать на вопросы дяди Вернона, а не доводить его в очередной раз до бешенства. — Вторая — от папы моего друга Рона, который работает в Министерстве.

— В Министерстве Магии? — взревел дядя Вернон. — Такие, как ты, — в правительстве? О-о-о, это всё объясняет, всё… неудивительно, что страна катится к чертям собачьим!

Гарри промолчал. Дядя Вернон злобно уставился на него и, брызжа слюной, яростно рявкнул:

— И почему тебя исключили?

— Потому что я применил магию.

— Ага! — проревел дядя Вернон, треснув кулаком по холодильнику. Холодильник подпрыгнул, дверца распахнулась, и несколько упаковок диетических продуктов для Дадли вывалились на пол. — То есть ты все-таки признаешь это! Что ты сделал с Дадли?

— Ничего, — ответил Гарри, начиная терять терпение. — Это был не я…

— Он… — неожиданно пробормотал Дадли, и дядя Вернон с тетей Петунией тут же замахали руками на Гарри, чтобы тот замолчал, и склонились над сыном.

— Продолжай, сынок, — поторопил его дядя Вернон. — Что, что он сделал?

— Скажи нам, дорогой, — прошептала тетя Петуния.

— Наставил на меня палочку… — прохрипел Дадли.

— Да, наставил, но я же не… — сердито начал Гарри, но…

— Заткнись! — хором завопили дядя Вернон и тетя Петуния.

— Продолжай, сынок, — повторил дядя Вернон, бешено шевеля усами.

— Все стало такое темное, — дрожа всем телом, сипло произнес Дадли. — Все темное. И потом я услы… услышал… всякое. В… в г-голове…

Дядя Вернон и тетя Петуния в ужасе переглянулись. Если среди самых ненавистных вещей в мире на первом месте для них была магия, а за ней следовали соседи, жульничающие с поливкой газонов больше, чем они сами, — то люди, которым слышатся всяческие голоса, уж точно были в первой десятке. Вероятно, они решили, что Дадли спятил.

— Что «всякое» ты слышал, кисонька? — со слезами на глазах выдохнула побледневшая тетя Петуния.

Но Дадли, казалось, снова подавился словами. Он опять задрожал и затряс своей большой белобрысой головой. Хоть Гарри и почти оцепенел от ужаса, который охватил его, как только прилетела первая сова, он все же с любопытством покосился на Дадли. Дементоры заставляли людей заново переживать самые ужасные моменты жизни. Что же пришлось услышать испорченному, избалованному Дадли, любителю поизмываться над слабыми?

— Почему ты упал, сынок? — спросил дядя Вернон неестественно тихим голосом, как у постели тяжелобольного.

— Я с-споткнулся, — дрожа с головы до ног, ответил Дадли. — А потом…

Он схватился за жирную грудь. Гарри понял: Дадли вспомнил липкий холод, который заполняет легкие, когда дементоры высасывают надежду и радость.

— Ужасно… — пробормотал Дадли. — Холодно. Жутко холодно.

— Ясненько, — голос дяди Вернона был деланно тихим и ровным, тетя Петуния беспокойно щупала лоб Дадли, проверяя, нет ли у него температуры. — Что было потом, Дадлюшечка?

— Чувствовал… Чувствовал… Чувствовал… Как будто… Как будто…

— …как будто ты никогда больше не будешь счастлив, — рассеянно продолжил за него Гарри.

— Да, — прошептал Дадли. Его все еще трясло.

— Так! — сказал дядя Вернон своим обычным громким голосом. — Ты напустил на моего сына какой-то морок, так, чтобы он слышал всякие там голоса и верил, что он станет нищим, или что-то в этом роде, так?

— Да сколько раз вам повторять?! — Гарри почувствовал, что теряет самообладание, и повысил голос. — Это был не я! Это были дементоры! Их было двое!

— Двое… кого? Что за чушь?