— Дадлюшечка! Уже поздно, я начала… начала… Дадлюшоночек, что с тобой?
Гарри покосился на Дадли — и исключительно вовремя успел вынырнуть из-под его руки. Дадли слегка пошатнулся, его физиономия сделалась какой-то бледно-зеленой… Он открыл рот — и тут же заблевал весь дверной коврик.
— Дадлюшоночек! Дадлюшечка, ты что? Вернон? Вернон!
Дядя Вернон галопом примчался из гостиной. Его усы — вислые, как у моржа, — нервно дергались, как и всегда, когда он волновался. Он поспешил вперед, стараясь не наступить на лужу рвоты, — на помощь к тете Петунии, которая пыталась перетащить обмякшего Дадли через порог.
— Ему плохо, Вернон!
— Что, сынок? Что случилось, миссис Полкисс дала тебе к чаю что-нибудь непривычное?
— Почему ты весь в грязи, дорогой? Ты лежал на земле?
— Постой-ка… тебя случайно не ограбили, сынок?
Тетя Петуния завизжала:
— Звони в полицию, Вернон! Звони в полицию! Дадлюшечка, дорогой, ну поговори же с мамочкой! Что они с тобой сделали?
Похоже, на Гарри в этой суматохе никто не обращал внимания — впрочем, это не могло его не радовать. Он проскочил внутрь аккурат перед тем, как дядя Вернон хлопнул дверью и, пока Дурслеи шумно перемещались на кухню, Гарри, стараясь ступать как можно тише и незаметнее, осторожно направился к лестнице.
— Кто это сделал, сынок? Кто, скажи нам! Мы им покажем, не волнуйся!
— Ш-ш-ш! Он пробует что-то сказать, Вернон! Кто это, Дадлюшоночек? Скажи мамочке!
Гарри уже начал было подниматься, когда Дадли наконец выдавил:
— Он.
Гарри замер с искаженным от напряжения лицом, его нога словно приросла к ступеньке.
— Так, парень! Иди-ка сюда!
Со смешанным чувством страха и ярости Гарри медленно опустил ногу и повернулся, чтобы следовать за Дурслеями.
Ярко освещенная кухня — особенно после темноты на улице — сверкала несколько неестественной ослепительной чистотой. Тетя Петуния усадила сына на стул. Дадли был все еще зеленоватым и выглядел довольно вяло. Дядя Вернон стоял у полки для сушки посуды, вперившись в Гарри крошечными сузившимися глазками.
— Что ты сделал с моим сыном? — угрожающе прорычал он.
— Ничего, — пожал плечами Гарри, превосходно понимая, что дядя Вернон все равно ему не поверит.
— Что он сделал с тобой, Дадлюшечка? — срывающимся голосом спросила тетя Петуния, оттирая с кожаного пиджака Дадли следы рвоты. — Это было… это было… сам-знаешь-что, дорогой? Он использовал… это самое?
Медленно, дрожа всем телом, Дадли кивнул.
— Это не я! — резко воскликнул Гарри, пытаясь перекричать вопль тети Петунии; дядя Вернон замахнулся на него кулаком. — Я пальцем его не тронул, это был не я, это были…
Но в ту же секунду в кухонное окно влетела ухающая сова. Едва не задев крыльями голову дяди Вернона, она пролетела через всю кухню, уронила под ноги Гарри большой пергаментный конверт, который она несла в клюве, грациозно развернулась, слегка чиркнув кончиками перьев по холодильнику, и вылетела обратно в окно, растворившись в темноте сада.
— Совы! — взревел дядя Вернон, с грохотом захлопнув окно кухни. Вздувшаяся вена на его виске сердито пульсировала. — Опять совы! Чтобы я больше не видел никаких дурацких сов в моем доме!
Но Гарри уже разорвал конверт и вынул письмо. Его сердце колотилось где-то под горлом.