Гарри Поттер и орден Феникса

И чем это таким были заняты Рон и Гермиона? Почему он, Гарри, не был занят тем же? Разве он еще не доказал — ему многое по плечу, он способен справиться с тем, что им вряд ли по силам? Разве они забыли обо всем, что он сделал? Разве это не он был на кладбище и видел, как погиб Седрик, разве не его привязали к той надгробной плите и едва не убили?

Прекрати думать об этом! — жестко приказал себе Гарри уже в сотый раз за это лето. Не хватало еще и наяву постоянно вспоминать, что произошло на том кладбище, — как будто мало того, что по ночам его до сих пор мучают кошмары…

Он свернул в кривой переулок Магнолий, и примерно на полпути по ней он миновал тот самый узкий проулок за гаражами, где он когда-то впервые увидел своего крестного. Один Сириус, похоже, понимал, что творится у Гарри на душе. И хотя в его письмах, ничуть не более содержательных, чем письма Рона и Гермионы, тоже не было никаких новостей — Сириус, по крайней мере, находил нужные слова, чтобы предостеречь и хоть чем-то утешить Гарри, а не изводил непонятными многозначительными намеками:

"Понимаю, как все это тебя уже измучило[4]… Держись, береги себя, и все будет хорошо… Будь осторожен и не делай глупостей…"

"Что ж, — думал Гарри, миновав улицу Магнолий, свернув на шоссе Магнолий и шагая к уже начинавшему темнеть парку аттракционов, я, по большому счету, и веду себя так, как велит Сириус…". По крайней мере, искушение привязать чемодан к метле и самому отправиться в Нору ему удалось побороть. Впрочем, в глубине души Гарри полагал, что его поведение можно считать безукоризненным. Особенно если учесть, как расстроен и зол он был и чего ему все это стоило — торчать в Бирючиновой аллее и прятаться по клумбам, отчаянно надеясь услышать хоть какой-нибудь намек на действия Лорда Волдеморта! И тем обиднее было выслушивать советы об осторожности от Сириуса, который провел двенадцать лет в Азкабане, тюрьме мира магов, потом сбежал оттуда, чтобы все-таки совершить то самое убийство, за которое уже был осужден, — а теперь снова скрывается, улетев на похищенном гиппогрифе.

Гарри перебрался через запертые ворота парка и побрел по выжженной солнцем траве. Как и все окрестные улицы, парк уже обезлюдел. Подойдя к аттракционам, он уселся на те единственные качели, которые Дадли и его приятели еще не успели сломать, ухватился рукой за цепь и мрачно уставился в землю. Прятаться на клумбе перед домом Дёрсли у него больше не получится. Значит, если он по-прежнему хочет слушать новости, завтра ему придется придумывать новый способ. А теперь ждать ему было нечего, впереди была лишь очередная беспокойная ночь — даже когда кошмары о Седрике оставляли его, Гарри видел тревожные сны про длинные темные коридоры, которые упирались в тупики и запертые двери. Эти ночные видения, как ему казалось, были связаны с тем чувством безысходности, которое не отпускало его днем. Старый шрам на лбу частенько вновь начинал ныть, но Гарри больше не пытался убедить себя, будто Рон, Гермиона или Сириус найдут это важным. В прошлом году боль в шраме предупреждала его, что Волдеморт становится сильнее, — но теперь, когда Волдеморт возродился, друзья, вероятно, просто напомнят ему, что в частых болях в шраме нет ничего особенного… беспокоиться не о чем… все это прошлогодний снег…

От несправедливости всего происходящего внутри у него все кипело — так, что он был готов завопить от ярости. Да если бы не он, никто даже не узнал бы, что Волдеморт возродился! А что он получил вместо награды? На четыре недели его загнали в Литтл Уингинг, где он был наглухо отрезан от своего мира… где ему приходилось ползать среди засохших бегоний только для того, чтобы послушать новости о воднолыжных упражнениях попугайчиков! Как мог Дамблдор так легко забыть о нем? Почему Рон и Гермиона где-то развлекаются вдвоем, почему они его даже не позвали? Сколько еще ему придется выслушивать наставления Сириуса, который наказывает ему сидеть смирно и быть пай-мальчиком? Как сопротивляться искушению написать в этот дурацкий «ОракулЪ-daily», что Волдеморт вообще-то возродился? Голова Гарри готова была вот-вот взорваться от бешено бившихся в ней злых мыслей, внутри у него все сжималось от ярости. Душный бархатный вечер окутывал его с головы до ног, воздух был полон запахом теплой, сухой травы, и вязкую тишину нарушал только приглушенный шум машин за парковой оградой.

Он сидел на качелях, машинально раскачиваясь и потеряв счет времени, как вдруг его размышления прервали чьи-то голоса, и он обернулся на звук. Неверного света уличных фонарей было достаточно, чтобы разглядеть силуэты нескольких подростков, топавших через парк. Один из них во все горло орал похабную песню, остальные громко гоготали. Негромко стрекотали спицами колес дорогие гоночные велосипеды, которые они вели рядом с собой.

Гарри мгновенно узнал этих парней. Фигура впереди не могла принадлежать никому, кроме его кузена, Дадли Дёрсли, направлявшегося домой в сопровождении своей преданной шайки.