Гарри Поттер и Орден Феникса

— Чего? — Хагрид ощупал лицо массивной ручищей. — А, точно… Храппик теперь ведет себя хорошо. Даже обрадовался, когда я вернулся. Он хороший парень, правда… я подумывал о том, чтобы найти ему подружку…

Гарри бы следовало отговорить Хагрида от этой затеи — выращивать в Лесу второго великана, возможно, более жестокого и неукротимого, чем Храпп. Но сейчас у Гарри не было сил на споры. Он снова желал остаться наедине, и, чтобы поскорее уйти, он в несколько глотков осушил стакан с настоем из одуванчиков.

— Теперь все знают, что ты не врешь, Гарри, — неожиданно и мягко сказал Хагрид, внимательно наблюдавший за Гарри. — Это гораздо лучше, а?

Гарри пожал плечами.

— Слушай… — Хагрид наклонился к нему через стол. — Я знал Сириуса подольше, чем ты… он умер, сражаясь, — как и хотел —

— Он вообще не думал умирать! — взбесился Гарри.

Хагрид покачал косматой головой.

— Я и не говорю, что он хотел, — мирно сказал он. — Но все же, Гарри… он был не из тех, кто отсиживается дома во время боя. Он бы не пережил, если бы не отправился тебе на помощь —

Гарри вскочил со стула.

— Мне нужно навестить Рона с Гермионой в больничном крыле, — автоматически соврал он.

— А, — Хагрид сильно расстроился. — Ладно, Гарри… заходи, когда пожелаешь…

— Ага… хорошо…

Гарри бегом бросился к двери, распахнул её и выбежал наружу — не дав Хагриду попрощаться, он пошел обратно по залитой солнцем лужайке. Люди опять стали окликать его. Гарри закрыл ненадолго глаза, мечтая о том, чтобы все они испарились, чтобы он мог открыть глаза и оказаться во дворе один-одинешенек…

Несколько дней назад, до окончания экзаменов и до снов об Отделе, Гарри бы все отдал, чтобы магическое сообщество поверило в возвращение Вольдеморта; в то, что он говорил правду и не был сумасшедшим. А теперь… Гарри побродил у озера, сел на берег за кустом, спрятавшись от любопытных взглядов, и в раздумьях уставился на сверкающую водную гладь… может, причина его затворничества в том, что после диалога с Дамблдором он почувствовал себя исключительным? Невидимая преграда отделяла его от всего мира. На нем лежит отметина — впрочем, как и всегда. Просто раньше он не осознавал этого в полной мере… но сейчас, сидя на берегу озера и тоскуя, со свежей раной в душе после смерти Сириуса, он не испытывал страха. Светило солнце, кругом раздавался смех учеников, и, хотя Гарри чувствовал, что не принадлежит этому радостному и солнечному миру, он не верил в то, что в его жизни есть место убийству. Он просидел у озера долго, глядя в воду и стараясь не вспоминать, как на противоположном берегу Сириус однажды отгонял сотню дементоров…

Солнце успело зайти, когда Гарри наконец-то почувствовал, что замёрз. Он встал и побрел в замок, утирая рукавом лицо.

За три дня до конца четвери Рон с Гермионой, абсолютно здоровые, покинули больничное крыло. Гермиона порывалась поговорить о Сириусе, но Рон утихомиривал её каждый раз, как она открывала рот. Гарри не знал, хочет ли говорить о крестном; его настроение постоянно менялось. Единственное, что он знал точно — то, что будет жалеть о Хогвартсе, когда вернется на Тисовую улицу, четыре. Теперь Гарри знал причину того, почему каждое лето должен проводить у Дурслей, но легче от этого ему не становилось. Наоборот, возвращение домой пугало его.

За день до окончания четверти Хогвартс покинула профессор Амбридж. Во время обеда она выбралась из больничного крыла, желая уйти незаметно, но, на свою беду, встретила Пивза, отдающего последний долг словам Фреда. Призрак от души побил Амбридж тростью и носком, набитым мелом. Многие ученики выбежали в вестибюль, чтобы посмотреть на её фиаско, а главы факультетов с неохотой пытались помешать Пивзу. Профессор МакГонагалл, пробормотав пару упреков, уселась за преподавательский стол и громко выразила сожаление о том, что не может сама бежать за Амбридж, так как Пивз утащил её трость.

Настал последний вечер в школе; почти все ученики, собрав вещи, отправились на Прощальный Пир. Но Гарри даже не начал собираться.

— Завтра все сложишь! — сказал Рон, стоя на пороге спальни. — Пойдем, я сейчас помру с голоду.

— Я скоро… иди без меня…

Но, едва за Роном захлопнулась дверь спальни, Гарри не принялся паковать вещи. Меньше всего на свете ему хотелось идти на Пир. Он боялся, что Дамблдор в своей речи упомянет его и возвращение Вольдеморта. Впрочем, это уже было в прошлом году…

Гарри вытащил со дна чемодана смятую одежду, чтобы освободить место для сложенных вещей, и заметил в углу небрежно упакованный сверток. Гарри не знал, как он оказался у него в чемодане. Он вытащил сверток, застрявший в кроссовках, и осмотрел его. Гарри с первой же секунды вспомнил, что это было. Его дал Сириус, в коридоре дома номер двенадцать в Гриммальде. «Пользуйся, когда я понадоблюсь».

Гарри упал на кровать и разорвал обёртку. Наружу выпало маленькое, квадратное зеркальце. С виду оно было древним и замусоленным. Гарри поднес его к лицу и увидел собственное отражение. На обратной стороне зеркальца была надпись, сделанная Сириусом: