Гарри Поттер и Принц-полукровка

— Одним словом, тебя защищает твоя способность любить! — громко сказал Думбльдор. —Единственное, что может противостоять силе Вольдеморта! Вопреки всем искушениям, всем страданиям твоя душа чиста, как в одиннадцать лет. Помнишь, ты смотрел в зеркало, отражавшее твоё самое сокровенное желание? Ты желал не бессмертия или несметных богатств, нет — ты хотел лишь уничтожить Вольдеморта. Понимаешь ли ты, Гарри, сколь мало на свете людей, которые видели в этом зеркале нечто подобное? Вольдеморту уже тогда следовало догадаться, с кем он имеет дело, но он не понял!.. Теперь, однако, ему всё известно. Ты проникал в его сознание без ущерба для себя, а он, как выяснилось в министерстве, не мог проникнуть в твоё, не испытав страшных мучений. Едва ли он понимает почему; он так торопился изувечить свою душу, что не успел задуматься о несравненной силе души цельной и ясной.

— Но, сэр, — начал Гарри осторожно, чтобы Думбльдор не подумал, будто он спорит, — так или иначе всё сводится к одному, верно? Я должен попытаться его убить или...

— Должен? — воскликнул Думбльдор. — Конечно, должен! Но не из-за пророчества! А потому, что ты не будешь знать покоя, пока не попробуешь! Мы оба это понимаем! Представь, пожалуйста, на минуточку, что ты не слышал никакого пророчества! Что бы ты тогда чувствовал к Вольдеморту? Подумай!

Гарри смотрел, как Думбльдор расхаживает взад-вперёд, и думал. Он думал о матери, об отце, о Сириусе. О Седрике Диггори. Обо всех злодеяниях лорда Вольдеморта. И в его груди вспыхнуло пламя, быстро подступившее к горлу.

— Я хотел бы его прикончить, — тихо произнёс он. — Сам.

— Конечно! — вскричал Думбльдор. — Понимать из пророчества не следует, что ты должен! Но из-за него лорд Вольдеморт отметил тебя равным себе... Конечно, ты вправе идти своей дорогой и вообще о пророчестве забыть! Но Вольдеморт действует, сообразуясь с ним, и будет охотиться за тобой по-прежнему... а это, разумеется, означает, что...

— Когда-нибудь один из нас убьёт другого, — закончил за него Гарри. — Да.

Но он наконец-то понял, что втолковывает ему Думбльдор. Что одно дело — когда тебя выпихивают на арену для смертной битвы, и совсем другое — когда выходишь сам с высоко поднятой головой. Кто-то, вероятно, скажет, что разница не велика, но Думбльдор — и я, с яростной гордостью подумал Гарри, и мои родители — знаем: она огромна.

Глава двадцать четвёртая. Сектумсемпра

Утром на уроке заклинаний Гарри, невыспавшийся, но очень довольный своими свершениями, с помощью заглуши отключил слух у соседей и поведал Рону и Гермионе о последних событиях. Те выказали уместное восхищение ловкостью, с которой он выудил у Дивангарда воспоминание, и должным образом трепетали, слушая об окаянтах Вольдеморта и обещании Думбльдора взять Гарри с собой, если один из таинственных предметов найдётся.

— Ух ты, — сказал Рон, когда захватывающее повествование подошло к концу. Он бездумно вертел волшебной палочкой, направив её в потолок и совершенно не замечал, что делает. — Ух ты. Значит, Думбльдор возьмёт тебя с собой... чтобы попытаться уничтожить... ух ты.

— Рон, ты сыпешь снегом. — Гермиона с ангельским терпением взяла его за руку и отвела волшебную палочку от потолка, с которого и впрямь падали большие белые хлопья. Заплаканная Лаванда Браун, сидевшая неподалёку, пронзила Гермиону злобным взглядом. Та мгновенно отпустила руку Рона.

— И правда, — он с рассеянным изумлением оглядел свои плечи. — Прошу прощения... Получилось, как будто у нас у всех перхоть...

Он смахнул с плеча Гермионы несколько искусственных снежинок. Лаванда разрыдалась. Рон очень виновато повернулся к ней спиной.

— Мы расстались, — уголком рта сообщил он Гарри. — Вчера вечером. Она засекла нас с Гермионой на выходе из спальни. Тебя-то она не видела, вот и решила, что мы были вдвоём.

— А, — сказал Гарри. — Ну... ты ведь рад, что всё кончилось?

— Да, — признался Рон. — Она ужасно на меня наорала, зато не пришлось ничего самому объяснять.

— Трус, — констатировала Гермиона, впрочем, не без удовольствия. — Для влюблённых вчера вообще был неудачный день. Знаешь, Гарри, Джинни с Дином тоже расстались.

И она, как показалось Гарри, очень многозначительно на него уставилась, хотя никак не могла знать, что все его внутренности вдруг затанцевали конгу. Он, лицом и голосом изо всех сил изображая равнодушие, спросил:

— С чего это вдруг?

— Из-за полнейшей чепухи... Джинни обвинила его в том, что он вечно пытается её подсаживать у дыры за портретом, хотя она отнюдь не инвалид... Впрочем, у них давно не всё гладко.

Гарри посмотрел через класс на Дина. Тот сидел с пренесчастным видом.

— А перед тобой, конечно, встаёт дилемма, — продолжала Гермиона.

— То есть? — слишком поспешно спросил Гарри.

— В команде, — пояснила она. — Если Джинни с Дином не будут разговаривать...

— А! Ну да, — сообразил Гарри.

— Флитвик, — предупредил Рон.