Гарри Поттер и Реликвии Смерти

Счастье ещё придёт, думал Гарри, но сейчас оно было затуманено усталостью и болью от потери Фреда, Люпина и Тонкс, пронзавшей Гарри на каждом шагу, словно свежая рана. Но больше всего он ощущал огромное облегчение и отчаянное желание лечь спать. Но вначале он должен был всё объяснить Рону и Гермионе, которые так долго сражались с ним вместе, что заслуживали правды. С болью пересказал он всё, что видел в омуте памяти, всё, что случилось в лесу, и они не успели выразить всё своё удивление, весь свой шок, как уже пришли в то место, куда, не договариваясь, дружно направлялись.

С тех пор как Гарри в последний раз видел вход в кабинет директора, горгулья, сторожившая вход, была сдвинута в сторону и покосилась. Казалось, что она выпила пунша чуть больше, чем стоило, и Гарри задумался, сможет ли она ещё различать пароли.

— Можно войти? — спросил он у горгульи.

— Свободно, — простонала статуя.

Они перелезли через неё на винтовую каменную лестницу, которая медленно поднялась вверх, как эскалатор. Гарри толкнул дверь, она открылась. Он бросил короткий взгляд на каменный Омут памяти, стоящий на столе там, где он его оставил, и вдруг оглушительный шум заставил его вскрикнуть: эти звуки заставили его вспомнить о проклятиях, возвращении пожирателей смерти, возрождении Волдеморта…

Но это были аплодисменты. Директора и директрисы Хогвартса встали на своих портретах и устроили ему овацию. Кто-то размахивал шляпами, кто-то — париками. Они пожимали друг другу руки через рамы, пританцовывали на нарисованных креслах. Дайлис Дервент рыдал, не стесняясь. Декстер Фортескью размахивал своей слуховой трубкой. А Финеас Нигеллус кричал высоким голосом: «И заметьте, Дом Слизерина сыграл свою роль! Да останется наш вклад в памяти!»

Но Гарри смотрел только на одного человека, стоявшего на самом большом портрете прямо за директорским креслом. Из-под его круглых очков катились слёзы и капали на длинную седую бороду, а гордость и благодарность, исходившие от него, наполнили Гарри такой же благодатью, как песня феникса.

Наконец, Гарри поднял руку, и портреты уважительно замолкли, сияя, вытирая глаза и с нетерпением ожидая, что он скажет. Он, однако, обратился к Дамблдору, с огромной тщательностью подбирая слова. Хотя он был измождён, а глаза его закрывались от усталости, он должен был сделать над собой последнее усилие и в последний раз попросить совета.

— Та вещь, что была спрятана в снитче, — начал он. — Я уронил её в лесу. Я точно не знаю, где, но я не хочу вновь отправляться туда и искать её. Вы согласны?

— Мой дорогой мальчик, — произнёс Дамблдор, в то время как его коллеги на портретах казались смущёнными и заинтересованными. — Мудрое и храброе решение, только такого и можно было ожидать от тебя. Кто-нибудь ещё знает, куда она упала?

— Никто, — ответил Гарри, и Дамблдор удовлетворённо кивнул.

— Но я сохранил подарок Игнотуса, — сказал Гарри, и Дамблдор просиял.

— Гарри, конечно, он твой навсегда, пока ты не передашь его кому-нибудь!

— Тогда вот она.

Гарри достал Старейшую палочку, на которую Рон и Гермиона посмотрели с таким почтением, которого Гарри не хотел видеть, даже несмотря на своё одурманенное и сонное состояние.

— Я её не хочу, — сказал Гарри.

— Что? — громко воскликнул Рон. — Ты в своём уме?

— Я знаю, она сильная, — устало произнёс Гарри. — Но мне было гораздо лучше с моей палочкой… Поэтому…

Он порылся в мешочке, висевшем на шее, и достал оттуда две половинки палочки из остролиста, соединённые тончайшей ниточкой пера феникса. Гермиона сказала, что её нельзя починить, что повреждение было слишком серьёзным. Гарри знал одно: если не сработает это, не сработает ничего.

Он положил сломанную палочку на директорский стол, дотронулся до неё кончиком Старейшей палочки и произнёс: «Reparo».

И палочка склеилась, из неё посыпались красные искры. Гарри понял, что у него получилось. Он взял палочку из остролиста с пером феникса внутри и внезапно почувствовал в своих пальцах тепло, как будто и рука, и палочка радовались, снова оказавшись вместе.

— Я положу Старейшую палочку, — обратился он к Дамблдору, смотревшему на Гарри с огромной любовью и восхищением, — туда, откуда она пришла. Пусть она остаётся там. Если я умру естественной смертью, как Игнотус, её сила исчезнет, не так ли? Предыдущий хозяин никогда не был побеждён. И на этом всё закончится.

Дамблдор кивнул. Они улыбнулись друг другу.

— Ты уверен? — спросил Рон.

В его голосе послышалась слабая нотка желания, когда он смотрел на Старейшую палочку.

— Я думаю, Гарри прав, — тихо промолвила Гермиона.

— От этой палочки больше неприятностей, чем пользы, — подтвердил Гарри. — И, честно говоря, — он отвернулся от масляных портретов, думая только о своей кровати под балдахином, дожидающейся его в гриффиндорской башне, и размышляя, принёс ли Кричер ему бутерброд, — мне хватило в жизни приключений.[36]

Эпилог. Девятнадцать лет спустя