Гарри Поттер: возвращение ушедших (СИ)

Снейп одобрительно хмыкнул. Любознательность юного поколения Поттеров и новых близнецов Уизли ему импонировала.

— Во-первых, второй закон термодинамики так же непреложен и обязателен, как и первый. Чтобы создать порядок из хаоса, нужно затратить энергию. Следовательно, в изолированной системе — лишенной притока энергии — могут протекать только те процессы, которые ведут к увеличению суммарной энтропии. Во-вторых, его следствием, действительно, является необратимость времени. Вижу, мисс Уизли, у вас уже созрел следующий вопрос?

— Да! Как это можно увязать с существованием маховиков времени? — тут же выпалила Роза. — Ведь их существование — это факт.

— Правило роста энтропии означает именно необратимость времени, а не невозможность перемещений между временами. И по времени нельзя двигаться поступательно взад-вперед, как в пространстве, потому что на такой прогулке нам пришлось бы вместо всех светящихся и теплых объектов наблюдать втягивающие тепло и свет черные дыры. Кроме того, в силу того же закона любое превращение энергии сопровождается тепловыми потерями, поэтому восстановление, к примеру, сгоревшей свечи потребовало бы больших затрат энергии, чем выделилось при ее сгорании. Это означало бы нарушение также и первого закона термодинамики, а, соответственно, невозможно. Однако маховик не ведет путешественника назад вдоль аллеи времени, — для наглядности Северус материализовал из воздуха небольшую черную ленту, — а делает вот так, — лента изогнулась в петлю. — В итоге тот, кто им воспользовался, оказывается в другой временной точке, просто миновав пропущенный интервал. — Снейп развел руками. Лента исчезла. — Полагаю, я ответил на ваш вопрос?

— Да, спасибо, но можно еще один? — дочка Гермионы только что не подпрыгивала. — Пожалуйста!

— Хорошо, но только один.

— Как можно, перемещаясь с помощью маховика времени, менять прошлое? Разве это не противоречит термодинамическим законам?

— Хороший вопрос. Только замените первые два слова. Не “как можно”, а “возможно ли”. И советую вам для начала все-таки поразмышлять над ним самостоятельно. Потом можете прислать мне сову с выводами, а в ответном письме я напишу, насколько мое мнение совпадет с вашим.

На том он с молодежью распрощался, но было поздно. Минерва застукала его за той беседой.

— Северус, да признай же ты наконец, что сам соскучился. Тебе же самому нравится нести разумное, доброе, вечное!.. — и прочая ерунда в том же духе. Он вроде бы стандартно отнекивался, морщился и язвил, а потом ни с того ни с сего взял и согласился. Вот, теперь страдай, Северус, по собственной глупости.

Охранник наконец отдал ему палочку, убрал журнал и занялся снятием блоков с камина. А мысли Северуса потекли в прежнем направлении.

Вообще, если быть честным, не так уж сильно он страдал из-за возвращения к преподаванию. Во-первых, он не вел обязательных курсов, а только факультативы по зельеварению и по естествознанию (все-таки физики и химии выпускникам Хогвартса не хватало). Естественно, посещали его занятия только по-настоящему заинтересованные и способные школьники. Как ни странно, таких набралось немало. Во-вторых, было похоже, что он реально соскучился и — кто бы мог подумать! — получал от общения с учениками удовольствие. Это вовсе не означало, что он спускал им с рук нерадивость или оставлял без колкостей бестолковость. Его побаивались, но одновременно к нему тянулись. А язвительные замечания разбирали на цитаты. Так что, в принципе, его все устраивало, как бы он ни изображал при Минерве обратное. Хватка у нее, конечно, не Дамблдоровская, но политика та же. Теперь она его окучивала по поводу деканства. Ну уж нет! На это он не поведется даже под Империо.

“Но бдительность терять не стоит”, — напоминает он себе в неизвестно какой раз, выходя из камина в холл собственного дома.

— Папа, папа! — звучит сверху звонкий детский голос. Эрик весело скачет к лестнице, и Северус спешит ему навстречу. — Смотри, как я научился! — восторженно выдает сынок, сбежав чуть больше, чем на треть пролета, и, прыгнув, обращается в довольно крупного волчонка.

Следующий акт представления проносится с молниеносной скоростью. В плечи и грудь Северуса с лету врезаются четыре мягкие упругие лапы. Он, не успев ни увернуться, ни сгруппироваться, теряет равновесие. На мгновение обзор закрывает черная шерсть. А после того, как сын по инерции перемахивает через его голову, Северус уже имеет удовольствие созерцать высокие потолки холла.

Сорванный мыслью: “Что с Эриком?..” — он быстро садится. Но, увидев, что тот уже в человеческом обличье с обескураженным видом, но без слез и видимых повреждений поднимается с четверенек, хмурится.

— Эрик! Ты, конечно, молодец, что научился, — тоже вставая с пола и потирая ушибленное бедро, со сдержанным раздражением строго говорит Северус, — но больше так не делай. Сначала думай.

— Прости, пап.

Искреннее огорчение в больших темных глазах сына в момент развеивает отцовский гнев.