Гарри Поттер: возвращение ушедших (СИ)

В аскетично обставленной среднего размера комнате под толстым слоем пыли хранились следы его прошлой жизни. Жизни, в которой были только холодный расчет, риск, круглосуточная бдительность и осторожность, огромная ответственность и одиночество. Он тихо, не обернувшись, прикрыл за собой дверь. В тот момент он позабыл о стоявшей за спиной Макгонагалл. Впрочем, Минерве были хорошо знакомы интровертные привычки коллеги, и поэтому такое поведение, хоть и не было для нее приятным, сильно ее не огорчило.

Северус медленно, настороженно, как по минному полю, шел через комнату, внимательно рассматривая все вокруг.

Шкаф с застекленными дверцами, на его полках — колбы с закристаллизовавшимися на дне остатками давно испарившихся экспериментальных зелий. Письменный стол. Открытая тетрадь с незавершенными записями. Чернильница с засохшими чернилами и рассыпающееся в прах перо. Кресло с высокой спинкой, обитое потрескавшейся кожей. В отдаленной нише — грубая деревянная кровать, аккуратно застеленная. Прикроватная тумбочка. Стеллажи с книгами. Густо заплетенный паутиной холодный камин.

Снейп не мог отделаться от ощущения, что вернулся в старый, вязкий и тягостный сон, от которого смог однажды пробудиться. Нет, он и сейчас ничего не имел против напряженной работы мысли длинными ночами, был готов к риску и ответственности. Но в той жизни не было места светлым чувствам. Это не было внятным, сознательно принятым решением, однако имело силу императива. Не мечтать, не радоваться, не смеяться. Злорадствовать — пожалуйста. Улыбаться — да: насмешливо, язвительно, скептически, с издевкой, только не по-настоящему. Всегда в несъемной маске неуязвимости. И все же под маской, за холодными стенами окклюменции, бушевали чувства. И они иногда заявляли о себе. Бессонными ночами… С желтого диска Луны, с злого плачущего неба на него печально смотрела Лили Эванс…

Северус шумно перевел дыхание. Вспомнив нечто важное, он подошел к письменному столу, открыл пыльный ящик и достал объемистую записную книжку. Покидая эту комнату тринадцать лет назад, когда брат и сестра Кэрроу явились с сообщением о возвращении нежелательного лица № 1 и нужно было незамедлительно среди ночи выйти к ученикам, он не предполагал, что уходит надолго. Иначе ни за что не оставил бы здесь то, что лежит между страниц пухлой книжицы. Снейп извлек из нее обрывок колдографии. В последний свой визит на площадь Гриммо, 12 он оторвал и бросил на пол другую часть фото, на которой был запечатлен Гарри со своим отцом, а улыбающийся образ Лили забрал с собой. Северус ласково провел пальцем по волосам женщины на фотографии, прислушиваясь к себе. «Лили… как случилось, что я… отпустил тебя и сам того не заметил?» — с удивлением и легкой растерянностью подумал он.

Глядя на эту фотографию в прошлый раз, он плакал. А сейчас… Больше не было мучительной боли и разрывающей душу отчаянной тоски. Болезнь, которая казалась неизлечимой и которую он считал лучшим, что в нем есть, прошла. Исчезла тихо и незаметно. Нет, он не стал безучастным к памяти той, которую любил. В душе осталась теплая нежность. Именно это чувство заставило его увидеть в маленькой Лили Поттер очень близкого родного человека. Да, именно родного. То же чувство родства он испытывал и к Гарри. И, похоже, уже давно. В то далекое время Северус и сам себе ни при каких обстоятельствах не признался бы, что привязался к “наглому, ленивому, самовлюбленному” мальчишке. Но сейчас, касаясь прошлого через чертову дюжину лет, он отчетливо это понимал. Северус не мог подобрать название тому типу родства, которое было бы похоже на узы, связывающие его с Гарри. «Сын? Пасынок? Племянник? Нет. Ни одно, ни другое, ни третье. Оно безымянно, потому что уникально… И Поттеру знать о нем совершенно не обязательно», — думал Снейп, одними глазами улыбаясь своим мыслям. Он снова вернулся к созерцанию колдографии. Странное чувство. Он помнил каждую линию ее лица, но все же смотрел на нее как в первый раз. “Мой компас… маяк… Мираж… Мои надежда и вдохновение… разочарование и ошибки, грех и раскаяние, безысходность и долг. Когда-то все, что вело меня по жизни, было связано с тобой, Лили. Но теперь я, похоже, научился находить путь самостоятельно. Прости…»

В дверь осторожно постучали.

— Позже, пожалуйста, — спокойным низким голосом отозвался Северус, негромко, но достаточно внятно, чтобы его услышали.

Он вложил портрет Лили Эванс в записную книжку и бережно убрал в ящик. Повернулся на сто восемьдесят градусов. Шифоньер. Не касаясь руками, только магией открыл дверцы. Пальто, шарф, мантия.

“А вот по тебе я скучал”, — подумал Северус, коснувшись пальцами плотной черной ткани. Вторую, точно такую же, он сжег еще в Греции, сразу после прибытия из России. Подумал, что хранить вещь из прошлой жизни, тем более такую приметную, — неоправданный риск.