Гарторикс. Перенос

Тут из гиросферы вылезла Иффи-фэй с небольшим свертком в руках. Не поднимая янтарных глаз, она отдала его Халиду и отошла, по-прежнему наклонив голову набок, – рубец после удаления чипа стягивал ей кожу на шее. Халид не глядя сунул сверток в чехол. Запах его сознания истончался на глазах, дрожа, как воздух над раскаленным песком.

– Откуда я знаю, что Шорп – это всё еще тот, о ком был договор? – выдавил он.

– Хочешь – найди ищейку, проверь, – усмехнулся толстый прим. – Если не доверяешь.

Иффи-фэй подняла глаза на Халида и тут же опустила снова. Халиду не нужна была никакая ищейка, чтобы узнать ее в любом теле, и Доппель, наблюдавший за ним сквозь красноватые глазки прима, прекрасно это понимал.

– Но можно поступить проще, – сказал он, делая шаг к Иффи-фэй и берясь за одну из тонких хитиновых лапок. – Если Шорп – это кто-то другой, так его и не жалко, правда?

Жирные когтистые пальцы с неожиданной силой сжались чуть выше среднего сочленения. Послышался хруст, и лапка бессильно повисла на обнажившихся сухожилиях.

Иффи-фэй дернулась, резко втянув в себя воздух, и закусила губу. Тоненькая струйка огненной крови потекла на подбородок.

Толстый прим не торопясь взялся за следующую…

– Нет! – сдавленно крикнул Халид, подавшись вперед. – Что надо сделать? Я всё сделаю, только… не надо.

Толстый прим подождал, прежде чем выпустить лапку Иффи-фэй, и с каждым мгновением ожидания запах сознания Халида становился всё более пустым и бесцветным. Эштону пришлось высунуть язык на всю длину, чтобы уловить остатки в пыльном нагретом воздухе.

– Сгинь, Шорп, – коротко приказал толстый прим, по-прежнему глядя на Халида, и, понизив голос, продолжал скороговоркой: – Накануне ближайшего выезда ты дашь ему яд гхиары. К выходу на Арену как раз подействует. Есть у него какая-нибудь любимая еда?

Халид молчал. Эштон затаил дыхание, глядя, как дрожат когтистые пальцы, лежащие на рукоятке парализатора. Охристый запах сознания понемногу возвращался к Халиду – неровными сгустками, как кровь из разбитого носа, заполняя его прежней спокойной уверенностью.

– Нари, – наконец произнес Халид. – Он любит личинки нари.

Выезд объявили через несколько дней. Помимо опытных бойцов вроде Эштона в нем должен был участвовать и молодняк, так что ворота в Ангар не закрывались ни утром, ни вечером, пропуская гиросферы с припасами.

В этой суматохе легко было затеряться, чтобы перехватить лишний кусок. Эштон привык ускользать из барака ближе к вечеру, когда Ролло, Халид или кто-то из их подельников отправлялся сортировать грузы, поступившие за день. Но в этот раз он затаился и просто ждал, урывая себе тощих птиц во время общих кормежек и питаясь неясной надеждой, которую сам не мог объяснить, – до тех пор, пока Халид не сказал ему, что с очередной поставкой Ангар получил несколько свежих личинок нари.

Следующий день был последним накануне выезда – а значит, действовать надо было уже сейчас.

Мастер Сейтсе жил где-то за пределами Ангара, приезжая то с утра, то после полудня. Обращаться к нему без запроса было строго запрещено – за это полагалось немедленное наказание. Прямой доступ был только у надсмотрщиков – и у тех, с кого он собственноручно снимал баллы. Например, у Восемнадцатого.

Надсмотрщики сновали по всей территории, но Эштон знал, что встретит Халида в середине дня в переходах между рабочими бараками.

Прим появился из-за угла как раз тогда, когда Эштон почувствовал острый соломенный запах за стенкой ближайшего барака: Восемнадцатый только что опорожнил бочку на малой арене и возвращался за новой порцией.

– Халид! – негромко позвал Эштон.

Соломенный запах сознания за стенкой замер. Прим обернулся.

– Ты мне кое-что обещал, – Эштон высунул из пасти язык и уселся на хвост, как собака в ожидании угощения.

Халид сморщил нос, на мохнатой морде появилось выражение облегчения.

– Когда белое солнце зайдет, – сказал он, – приходи к дальнему продуктовому складу.

Эштон кивнул. Халид повернулся и исчез в проходе между бараками. Приоткрыв пасть пошире, Эштон пошевелил основанием языка: острый соломенный запах исчезал вслед за Халидом.

На закате боевых драков выпустили размять ноги: выезд был назначен на раннее утро. Последние лучи белого солнца серебрили крыши и стены бараков, отступая перед наползающими багровыми сумерками.

Выбравшись с тренировочной арены, Эштон направился к дальним складам, пробуя воздух длинным раздвоенным языком. Рабочих драков уже загнали в бараки. Протискиваясь меж тонких металлических стенок с щелями для вентиляции, Эштон ощущал их резкие цветные запахи, сплетавшиеся в запутанные клубки, и слышал хруст сухих перьев под тяжелыми перепончатыми лапами. Острого соломенного запаха среди них не было – это внушало надежду.