Гассан и его Джедди

Джедди склонилась къ нему. Ея большiе глаза неподвижно смотрли въ синiе, всё боле и боле нароставшiе валы. Втеръ крпчалъ.

— Что вы сказали ей, Гассанъ?

— Сказалъ? Я сказала, — не надо… плакать не надо… Али скоро придетъ… Джедди давно ждетъ…

— А… такъ она не знаетъ, что онъ погибъ?

Старикъ схватилъ меня за руку. На его темномъ лиц отразился испугъ.

— Ни… ни… Великiй Аллахъ накажетъ… Джедди не знаетъ… Джедди ждетъ Али… Онъ похалъ въ Стамбулъ покупать ей новыя туфли… Да, да… пусть не знаетъ…

И я понялъ, почему Джедди плачетъ въ бурныя ночи и зоветъ Гассана на море, когда шумитъ буря.

Ближе подходилъ бригъ. Его трехъэтажныя мачты гнулись, и глухо пощёлкивали паруса.

Видно было, какъ на бриг работали, готовясь пристать. Вотъ бригъ повернулся и сталъ подходить бокомъ. Заскрипли цпи: это спускали якорь.

Джедди уже не смотрла на бригъ; она прижималась къ Гассану, какъ птичка на скал.

Плечики ея вздрагивали.

— Миля, миля… — бормоталъ старикъ по-русски, укутывая её въ свой чёрный пиджакъ.

Темнло. На шхунахъ поднимали огни. Море шумло. Краснымъ глазомъ смотрлъ маякъ со скалы.

— Ждетъ… всё ждетъ… — вдругъ сказалъ Гассанъ и затихъ. Что-то влекло меня къ этимъ двумъ существамъ, такимъ сиротливымъ, одинокимъ, такимъ жалкимъ передъ этимъ суровымъ моремъ. Но пора домой.

Я взялъ руку Гассана и крпко пожалъ на прощанье. Старикъ посмотрлъ на меня и вдругъ сталъ трясти мою руку. Что онъ хотлъ сказать? Можетъ быть, подлиться своимъ горемъ? Онъ всё не отпускалъ моей руки. Я понялъ его и слъ рядомъ.

— Ге, Ге! — одобрительно произнёсъ онъ. — Хорошiй ты, барина… добрый барина… Гассанъ теб будетъ сказалъ… всё сказалъ… Ты давалъ руку Гассанъ… Никто не давалъ руку Гассанъ. Полицей ругалъ Гассанъ… Хозяинъ ругалъ… вс ругалъ, ты одинъ не ругалъ…

— Ну, Гассанъ, скажите что-нибудь о себ… объ Али…

Я помню ясно, какъ турокъ доврчиво положилъ мн на руку свою грубую ладонь и вздохнулъ.

— Али… да… Али… Годъ скоро… скоро годъ… — глухо сказалъ онъ. — Вотъ солнца холодный станетъ, и годъ будетъ… Нордоста [1]шумлъ… Шторма стоялъ на мор… Али собирался въ море… Никапулла посылалъ. — „Не зди, Али, — сказялъ я, — не зди“. Джедди больной былъ, плакалъ, кричалъ, Али не служилъ… чилавэкъ такой… Грекъ Никапулла… богатый, большой богатый… Пшеницу покупалъ… Шхуны ходилъ у него… тридцать шхуны… рыбу ловилъ, заводъ рыбный… Большой чилавэкъ, — нужно хать. Прогонялъ онъ Али и тогда ходи голодать… И не хотлъ Али хать… не хотлъ… — „зди, зди за кефаль [2], зди!“ — сказалъ Никапулла. — Не дамъ деньга, выгоню въ шею, и будешь, какъ собака“… Ещё греки были… у Али… на шхун ходили… сталъ смяться: „трусъ, трусъ! Море боялся“… А Али моря не боялся, онъ ничего не боялся… Онъ Джедди жалла, много жалла… Больной была… уголёкъ была… вотъ какой горячiй… Пошла Али на море, и я пошла на море. Шумъ, шумъ… такой… Шайтанъ ходилъ, камни кидалъ, у маякъ кидалъ… Большой скала въ море упалъ… вонъ!..

Подъ маякомъ, во тьм надвигающейся ночи, я различалъ фантастическую группу обломковъ известковаго камня.

— Станцiю срывалъ… потомъ новый ставили… Пограничника [3]въ море бросалъ. И похалъ Али…

Море разыгралось. Втеръ срывалъ и добрасывалъ въ насъ блые гребешки волнъ.

— И нтъ его, нтъ Али…

— Али… — печально пролепетала Джедди и показала пальчикомъ въ море. — Джамахэ…

— Да, да… — закачалъ Гассанъ головой, — Джамахэ…

— Что это за Джамахэ?

— Шхуна… Али здилъ въ море… Ге! ничего не забылъ… Малъ-малъ, помнитъъ… какой, ишь какой памятливый… Сказалъ такъ Аллахъ, и нтъ Али… И одни… мать помиралъ въ Стамбулъ, молодой совсмъ… Али на перевозъ былъ, товаръ возилъ… Прiхала чорта пузатая, Никапулла, въ Стамбулъ, Джедди смотрлъ… „Хорошiй какой, ой, какой хорошiй Джедди… совсмъ красивый“, — говорилъ, долго говорилъ. Феску мн покупалъ, Али шарфу. Джедди шёлковый шаль… хорошiй шаль. Деньги давалъ… зди къ намъ, зди! Рыбу лови, на шхун ходи!“ Похалъ Али на чужой сторона, меня забиралъ, Джедди забиралъ… Джедди халъ, — Гассанъ халъ. Нтъ Джедди, Гассанъ зачмъ жить… и вотъ… нтъ Али… нтъ… — Гассанъ вздохнулъ.

— А у насъ въ Стамбулъ… ой, хорошо у насъ въ Стамбулъ… зди къ намъ, — вдругъ сказалъ мн Гассанъ, оживившись. — Хлбъ у насъ, пшеничный хлбъ… до солнца — копейка фунтъ, а вечеромъ — два даютъ. зди къ намъ, барина, совсмъ зди, — говорилъ турокъ, забывъ, что онъ уже не въ Стамбул. — У васъ плохо… плохо у васъ… А Али думалъ!.. Прошелъ зима, получалъ деньга, халъ въ Стамбулъ… А Джедди боллъ всё… всё кашлялъ: ихи… — ихи… А тамъ тепло у насъ… Солнца всё ждалъ… и вотъ…

Громадный валъ съ трескомъ ударилъ въ дамбу и окатилъ насъ. Джедди вскрикнула и отбжала назадъ. Она испуганно смотрла въ море, и я ясно слышалъ, какъ она лепетала:

— Али… Али… Джамахэ…

Гассанъ свернулъ снасти, поднялъ Джедди. Запахнулъ её въ пиджакъ и поклонился мн. Я долго смотрлъ имъ вслдъ. Шхуны уже съ шумомъ сталкивались другъ съ другомъ, и команда спшила поставить ихъ на вторые якоря. На станцiи уже висли сигналы: „крпче“ „NO“, „осторожнй“, „не выходить въ море“, „ожидается сильный штормъ“.