Гассан и его Джедди

— Ишь… чорта! напугала… — Джедди боится… Джедди знаетъ Никапулла… Посылалъ Али ночью… Онъ была у насъ и кричала: „зди въ море! зди въ море!..“

Когда я узжалъ на сверъ, было свжее осеннее утро. Пароходъ стоялъ въ полверст.

Баркасъ готовился отчалить. Гассанъ и Джедди были на пристани. Джедди стояла, закрывъ ладошками лицо: она тихо плакала. Она привыкла ко мн, и ей жаль было разставаться. Кукла, уже сильно потрёпанная, лежала у ея ногъ. Гассанъ ласково кивалъ головой, глаза его были печальны. Онъ кланялся, прижимая ладонь ко лбу, и уморительно подрагивала его кисточка. А Джедди стояла, закрывъ руками лицо.

ГЛАВА II

Прошло около года. Ранней весной я снова былъ на юг и постилъ тихiй городокъ, окружённый горами, мирно дремлющiй подъ тихiй плескъ моря. Была весна, конецъ марта. Ещё два дня назадъ поздъ мчалъ меня по снжнымъ полямъ.

Только хвоя радовала глазъ неумирающей зеленью.

А здсь! Вишни уже отцвли. Густая зелень акацiй встрчала раннее лто. Ребятишки протягивали букеты цвтовъ. Розы были облиты душистыми гроздьями тяжёлыхъ бутоновъ. Виноградъ общалъ урожай. Далеко протянулась тёмная зелень табачныхъ плантацiй.

Вотъ оно! Море! Оно издалека зовётъ своей безмятежной синевой.

Я снова сижу на развалинахъ турецкой крпости. Вечеръ. Да, это былъ вечеръ Великой Субботы. Первый разъ въ жизни своей я встрчалъ праздникъ Воскресенiя у вчнаго, неумирающаго моря.

Но что со мной, я чувствую какую-то грусть… А, я вспоминаю о маленькой фе съ большими глазами. „Али… Али…“ — печально звенитъ въ моихъ ушахъ нжный лепетъ…

— „Джамахэ“… Я хочу видть её, любоваться ею, слушать этотъ тихiй, какъ вздохъ, лепетъ… Я хочу видть добряка-Гассана. Я жду… Но ихъ нтъ… И я не знаю, гд спросить о нихъ.

Тихо на пристани. Тамъ нтъ сегодня обычнаго шума. Солнце, какъ и въ тотъ первый вечеръ встрчи, точно покачивается надъ водяной бездной.

Сегодня я не увижу ихъ. А можетъ быть, они ухали въ свой Стамбулъ, и Джедди весело плещется въ тёплыхъ синихъ волнахъ, болтая ножками… Какое тихое море!.. Какъ грустно!.. Вонъ медленно движется чёрная фигурка по берегу къ пристани. Я слжу. Вотъ она поравнялась съ шхунами и уже идётъ по краю дамбы, садится на камни…

Пойти поговорить, узнать о нихъ…

Я на пристани. Красная феска, кисточка болтается сбоку, бронзовый профиль…

— Гассанъ!.. это ты!..

Да, это былъ Гассанъ. Онъ обернулся, посмотрлъ на меня и закивалъ головой часто-часто. Дтская улыбка расплылась по его тёмному лицу, въ глазахъ сверкнула неподдльная радость. Онъ поднялся и приложилъ руку ко лбу.

— Здравствуй, здравствуй!.. Прiхала… Узналъ тебя, узналъ…

Мы долго жали другъ другу руки. Гассанъ хотлъ сказать что-то и остановился. Въ его глазахъ я уловилъ тяжёлую скорбь.

— Джедди, Гассанъ? гд Джедди?..

Турокъ свернулъ голову на бокъ и жалобно посмотрлъ на меня. Его чёрные усы вздрагивали. Ввалившiеся глаза стали тусклы.

— Джедди… Джедди… — растерянно повторялъ онъ, бгая глазами около себя. — Ни… ни… Джедди…

Голосъ его дрожалъ. Онъ вдругъ съёжился весь, затрясся, закачалъ головой и тихо заплакалъ. Такъ плачутъ дти. Безпомощно трепетала кисточка фески. А слёзы ползли по сухому лицу на усы…

Передо мной былъ ребёнокъ, жалкiй, забитый, слабый. Горе сквозило во всей фигур Гассана, даже въ этой вздрагивающей кисточк…

Кругомъ было тихо. Я слышалъ, какъ крабики пощёлкивали своими клешнями. Солнце тонуло…

— Что случилось съ Джедди? — Её украли? — вспомнилъ я вдругъ толстаго Никапуллу.

— Ни… ни…

— Ты продалъ её??..

— Гхе!.. — вырвался гортанный крикъ изъ горла турка. — Продала?… я продала? — Его глаза сверкнули. — Лучша, лучша… продала!.. была бы жива!..

— Джедди умерла??.

— Да… да… ушла… ушла… Аллахъ сказалъ: иди… и Джедди… нтъ… и Гассанъ одинъ стала…

Солнце опустилось въ море наполовину. Гассанъ творилъ молитву. Я отошёлъ.

Долго раскачивался турокъ, смотря на солнце, туда, гд была Мекка.

Я закрылъ глаза, я вызвалъ въ своей памяти милый образъ ребёнка-феи. Я думалъ, что вотъ открою глаза и увижу её, какъ тогда… Но ея нтъ. Я вижу тихо покачивающiеся баркасы и старика Гассана. Какъ онъ жалокъ! Его чёрный пиджакъ сильно потрёпанъ, кой-гд схваченъ суровой ниткой; на туфляхъ — заплатки.

Молитва кончилась. Гассанъ сидлъ, скрестивъ ноги, смотря въ одну точку, — въ море.

Слъ и я.

Стайка морскихъ куличковъ съ пискомъ скользнула надъ моремъ.

— Гассанъ! скажи же что-нибудь о Джедди…

— Джедди… О!!! — Турокъ вздохнулъ. Ты… ты… теб скажу… только теб… Добрый ты…

Я понялъ, что для старика было святымъ дломъ говорить о ней.

— Джедди слышитъ… слышитъ… — тихо сказалъ Гассанъ, осматриваясь. — Она придётъ здсь и сидитъ… и слышитъ… Кто любитъ, тотъ придётъ и слышитъ… Вотъ… туфли… Джедди туфли…

Онъ вытащилъ изъ бокового кармана маленькiя, знакомыя мн туфельки и поставилъ около. Его лицо было торжественно-строго.

— О! теперь она пришла… пришла…

Онъ провёлъ рукой надъ туфлями, точно обнимая невидимую джедди. Я не могъ оторвать глазъ отъ туфель… Он были точно живыя. Я понялъ Гассана: Джедди должна быть тутъ, съ нами…

— Слушай…