Гассан и его Джедди

То и дло слышалось громыханье: это валы катали прибрежные камни. Вдали показалась огненная точка, и, заглушая ревъ втра, протянулся гудокъ… Это почтовый пароходъ спшилъ зайти въ гавань.

Слдующiе дни я часто встрчалъ Гассана и его Джедди.

Бывало, сидишь на высокой скал, у курзала. Солнце печётъ, снизу доносится ласковый ропотъ прибоя. Пёстрыми пятнами мелькаютъ группы туристовъ. У пристани покачиваются шхуны. А море едва-едва дышитъ.

Гд-нибудь на берегу Гассанъ, наврное, гд-нибудь… Я навожу бинокль и смотрю.

Вонъ, у купаленъ, сушатся сти и „дорожки“ для ловли кефали, — Гассана не видно. Вонъ развалины турецкой крпости и старая акацiя. Онъ часто сидитъ тамъ; — нтъ, не видно. Вонъ за пристанью — маленькая бухта… Мелькнуло что-то красное… Стой! это халатикъ Джедди… — Да, это она. А вонъ и Гассанъ сидитъ на корточкахъ и перебираетъ берегомъ, ловко скользя по узкимъ тропинкамъ надъ моремъ. Гассанъ всё ближе… Онъ, конечно, пробирается въ „старый“ городъ, значитъ, пройдетъ подъ скалой. Какъ мн хочется поговорить съ нимъ, полюбоваться на красавицу Джедди!

— Гассанъ!.. Гассанъ!.. — кричу я.

Джедди поднимаетъ глаза, закрылась ладошкой отъ солнца. Я отсюда вижу эти чёрныя вишни на нжномъ чуть загорломъ лиц.

— Ге — Ге! — кричитъ снизу Гассанъ, — Ге!.. ловилъ крабъ!.. ловилъ крабъ!.. — Джедди говорилъ!..

И Гссанъ показываетъ что-то въ красномъ платочк. Я быстро спускаюсь къ морю.

— Здравствуй, Гассанъ! Джедди! здравствуй, птичка, здравствуй!..

Я цлую ея пальчики, а она всё закрывается другой ладошкой. Ея коралловыя губки открыты: ей жарко.

— Какая хорошенькая у тебя Джедди…

Гассанъ потрепалъ её по щечк.

— Красивый… самый красивый… У самъ великiй султанъ нэтъ такой. Большой денегъ давали, — не давалъ…

— Деньги давали? за Джедди?

— Давали… Чорта толстопуза давалъ, Никапулла… Въ дочери, говорила, возьму… У него дочь не былъ… Не давалъ я, ни-ни… А я тебэ крабъ ловилъ… на-на… Джедди говорилъ, — крабъ лови, барина крабъ лови… — Джедди!

Я посмотрлъ на неё. Она прижалась головой къ жёсткой щёк Гассана и задумчиво смотрла на меня.

Я взялъ краба. Это былъ прекрасный экземпляръ.

— Скажи ей, Гассанъ, скажи, что я радъ… скажи, что я всегда буду любить её, эту птичку Джедди, и куплю ей золоченыя туфли.

Гассанъ перевелъ.

Джедди качнула головкой. Ея глаза стали ещё больше. Она что-то сказала.

— Джедди сказалъ, — не надо… Туфли Али покупалъ, въ Стамбулъ покупалъ… привозилъ…

— А куклу хочешь Джедди?

Гассанъ перевелъ.

— Ге! Джеди не зналъ кукля… какой кукля…

— Не знаетъ? — ну, я подарю ей… А вотъ теб за краба, Гассанъ.

Я далъ турку придцать копеекъ.

Гассанъ покачалъ головой. — ни-ни… Гассанъ крабъ ловилъ… э… э… э… деньга не бралъ… дарилъ Гассанъ… э… не нада…

Гассанъ какъ-будто обидлся. Онъ кивнулъ головой и скрылся за береговымъ уступомъ.

Вечеромъ я засталъ Гассана и Джедди на дамб.

Турокъ ловилъ бычковъ, Джедди собирала гальку, бросала камешки въ море и слдила за крабами.

Маленькiе чёрные крабики выползали изъ щелей дамбы, грлись на солнц и быстро удирали, едва тнь руки набгала на нихъ.

Гибкая Джедди, какъ стрекоза, гонялась за ними по камешкамъ.

— Джедди! — позвалъ я её.

Двочка повернула головку.

— Вотъ теб кукла…

Я показалъ ей большую нарядную куклу.

Двочка захлопала въ ладошки.

— Джедди… Джедди… — закричала она. Ея лицо преобразилось. Дтская неудержимая радость била фонтаномъ изъ всей ея нжной фигурки.

Джедди взяла куклу и прижала къ себ. Она смотрла на куклу, опустивъ свои длинныя рсницы. Передъ нами была картинка.

Гассанъ качалъ головой. Сухое лицо стало нжнымъ и улыбалось.

— Рука твой давай!.. давай скорй твой рука! — вдругъ сказалъ онъ, протянувъ мн мозолистую коричневую ладонь. — Твой я… твой Гассанъ… Не чужой ты… ни… ни… чужой…

— Джедди! — сказалъ я и поманилъ.

Двочка доврчиво подошла ко мн. Я взялъ ея ручки съ синими, прозрачными жилками.

— Кукля… кукля… — лепетала Джедди. — Джедди… кукля…

Ея глаза такъ смотрли на куклу, въ нихъ было столько маленькаго счастья и любви, что теперь, десять лтъ спустя, я не могу забыть этого взгляда.

Захрустлъ гравiй подъ тяжёлыми шагами. Что-то запыхтло позади и засопло. Я обернулся.

Въ чёрномъ пиджак, въ яркомъ галстук и большой соломенной шляп стоялъ обрубокъ сала. Короткiя ножки, громадный животъ, круглые пальцы съ бирюзовымъ перстнемъ, заплывшее жиромъ лицо съ пучками чёрныхъ усовъ и выпученные сонные глазки.

Обрубокъ соплъ, какъ пароходъ.

Гассанъ вскочилъ и закланялся, прижимая руку ко лбу, и смшно трепетала его кисточка на феск.

Джедди, какъ мышка, спряталась за меня. Она лепетала что-то. Я взялъ её на руки.

— Никапулла… Никапулла… — бормоталъ Гассанъ.

Грекъ заговорилъ по-турецки. Гассанъ отвчалъ плаксивымъ тономъ и всё кланялся.

Долго говорили они. Грекъ жестикулировалъ, хриплъ, соплъ и даже плевался.

Гассанъ испуганно вертлъ головой, прижималъ руку къ сердцу.

Наконецъ, обрубокъ ушелъ, ругаясь.

— Что такое? — спросилъ я.

— Что, что? — какъ-то растерянно говорилъ турокъ. — Покупала… опять покупала… сто рубля давала… два сто рубля давала… Шайтанъ! Ай, какой челавэкъ! ай, ай…

Джедди вздрагивала у меня на рукахъ, поминутно обёртываясь.