Гастроль в Вентспилсе

В гардеробе висели два костюма, старая телогрейка, рабочие брюки; на полках – дюжина сорочек и несколько пар белья. В тумбочке – два порошка от головной боли и снотворное, а также очки для чтения. Простукивать крашеные стены и искать под полом тайники было бы явно чересчур. Яункалн сложил свои находки в сумку и уже приготовился было писать акт, когда заметил на секретере стопку чистой бумаги. Взял ее, положил на стол, чтобы удобней было писать, и тут обратил внимание на то, что верхний листок уже использовался в качестве подложки и хранил оттиск написанного шариковой ручкой. К сожалению, прочитать что-либо было невозможно. А если положить на этот листок полученное вчера письмо?..

Яункалн подошел к окну и еще раз обвел взглядом помещение. Чего старику не хватало, зачем было подрабатывать нечестным путем? Он, Яункалн, почел бы за счастье иметь такую квартиру. Человек окончил университет, приступил к ответственной работе, а о собственном жилье не смел покамест и мечтать. Общежития, родительский дом, комната старухи Зандбург – нигде он не чувствовал себя полновластным хозяином. А если посчастливилось бы очаровать такую прекрасную девушку, как, скажем, Расма, куда он привел бы ее после загса?

Снова пришлось бы ютиться у чужих людей…

Чтобы не поддаваться более настроению безысходности, навеваемому нарастающим чувством голода, Тедис решил пойти позавтракать.

* * *

Кашис с нетерпением поджидал остальных участников утренней летучки. Ждал и майор Блумберг, прибывший с первым поездом из Риги и теперь жаждавший активно подключиться к операции. Покамест его участие выразилось лишь в доставке заключения экспертизы. Он не предполагал, что окажет Кашису неоценимую услугу тем, что обсудит со следователем по особо важным делам Вольдемаром Страупниеком все добытые материалы, объективные факты и предположения, которые среди криминалистов принято деликатно называть гипотезами. Собственные мысли из чужих уст звучали совсем по-иному, так что можно было критически их проанализировать, четче отделить отсутствующее желаемое от того, что есть в наличии.

Эдуарду Кашису довелось работать вместе со Страупниеком, с которым был знаком еще по латышской стрелковой дивизии. Он очень уважал советника юстиции за его опыт и умение смело пойти в решающий момент на риск, пренебрегая иной раз многими формальностями, что зачастую приводило к осложнениям с начальством. Со Страупниеком всегда было трудно различить переход функций милиции к функциям прокуратуры. К примеру, сегодня: другой вызвал бы оперативных работников к себе в кабинет, стал бы говорить о необходимости действовать быстрее, энергичнее и целеустремленнее, велел бы дважды в день докладывать по телефону об успехах, а Страупниек сам отправился в ОВД, чтобы руководить расследованием и надавать кучу ценных советов.

Быть может, как раз потому Кашис, открывая совещание, не мог удержаться от соблазна подчеркнуть свою роль в предшестовавших операциях:

– Я был прав. Результаты рижской экспертизы целиком подтвердили мое предположение о причине смерти Румбиниека. И более того. Если учесть ослабленность организма алкоголем и хроническими болезнями, то можно смело допустить, что паралич сердца и органов дыхания наступил уже через два часа после употребления аконитина… Отсюда вытекает, что роковой глоток бальзама был сделан между шестью и восемью часами вечера.

– Эмиль Мендерис отпадает, – сказал Селецкис. – Только что допросил шофера молоковоза. Филарет Воскобойников ездит строго по графику и на каждой ферме отмечает время. Пассажира на ужавской дороге он подсадил после двадцати часов. На предъявленной фотографии он опознал Мендериса.

– Никто пока что не отпадает! – впервые взял слово Волдемар Страупниек. Он показал на стену. – Я позволил себе немножко приглядеться к карте района. До Ужавы менее часа езды на легковой машине. Теоретически Мендерис мог от шести до семи находиться в квартире Румбиниека, затем вернуться в Ужаву и оттуда с надежным свидетелем вернуться в Вентспилс. Посему надлежит очень тщательно проверить алиби Мендериса после восемнадцати часов.

– Как раз это я и хотел сказать, – хмуро заметил Кашис. – Но мне не дают договорить до конца. Первым делом надо окончательно выяснить вопрос с ядом. Еще в конце сороковых годов или с начала пятидесятых все препараты аконитина изъяты из фармакопеи и сняты с производства. В аптеках Советского Союза их нельзя ни купить, ни украсть. Разумеется, настойку можно приготовить самостоятельно, но это не сделаешь за один день. И опять-таки все дороги ведут к Сильве из ужавской аптеки.

– Как будто я не сказал об этом пять минут назад, – с обидой первоклассника вскинулся следователь прокуратуры.

На сей раз Кашис великодушно пропустил замечание мимо ушей и церемонно предоставил слово Селецкису.