Гать

— Вот то-то. А по всему выходит, что особого выбора как бы и нет, тут или ты в итоге со всеми маршируешь и монолиту поклоняешься, или же в лесу молодой луне поклоны бьешь, во славу предков, и на нее же после отбоя воешь. Ну, если тебя в рухнувшем бараке тупо во сне не придавит. О так-то можно и запросто в пожаре угореть.

Писака в ответ аж за бочину схватился. Помнит, шельма, как это бывает.

— Звучит так, будто «за красных ты али за комиссаров».

— Угу. Только я все-таки попробую проскользнуть на тоненького, главное тут чтобы без торопливости, чего и тебе советую.

С этими словами Злотан надолго замолк, доставая из-за пазухи лежалое яблоко, перочинный ножик, и принимаясь яблоко то методично чистить от чернушки и гнили, оставшееся небольшими ломтями, морщась от больных зубов, в рот себе осторожно засовывать. На писаку он больше не глядел, погрузившись в собственные мысли.

Дилемма эта и вправду была куда как непроста. Что лучше — заставляющая тебя целыми днями маршировать тупоумная нежить или вот эта ломающая тебя изнутри каждодневная злоба на всех вокруг, способная кого угодно свести с ума жажда чужой крови. Сказывают, там, наверху, на самом деле все такие. Не могут же и там… маршировать.

— Еще как могут.

— А? — Злотан чуть не месте не подпрыгнул. От этого холодного, какого-то как будто насквозь промороженного голоса всего всегда бросало в дрожь, но когда он еще и вот так подкрадывается…

— Я говорю, подъем, времени в обрез.

И так своеобразно потянул в себя воздух, словно не вдыхая, а залпом его выпивая, будто густой, наваристый, горячий суп.

Наверняка, в каком-то смысле так для него происходящее и ощущалось. Обоняние, етить.

— Они где-то здесь.

Попахивало это все дурной мистикой и досужим шарлатанством, однако Злотан не стал произносить этого вслух, за непроизвольное словоизвержение в их компании отвечал борзописец. Вот, пожалуйста:

— «Они» — это кто?

Ляпнул и тут же сник, прячась за спину Злотана. Обычный маневр бытового труса. Что он тут вообще делает? Ему же самое место там, с этими, серошинельными.

Но болезный погон даже не моргнул, пропуская подначку мимо ушей.

— Зачем тебе эти лишние детали. Я скажу так, не зря нас тут кругаля водит. Да и сами посудите, господа, стали бы вы сами так уж жаждать подобную компанию в святая святых допустить? Взгляните на себя, донельзя убогое зрелище.

С этими словами, не дожидаясь ответа, болезный двинулся по прямой в самый бурелом, только сучья затрещали.

Злотан пару секунд хлопал ресницами, соображая, что бы такое ответить, но потом, плюнув в сердцах, подхватил повыше полы и без того промокшего насквозь пальто, и быстрым шагом засеменил вдогонку, даже не вслушиваясь, что там позади делает писака. Знать, догоняет, что уж там. Оставаться одному в подступающих сумерках — это надо быть истинным, самозабвенным ходоком, к тому же не робкого десятка. Щелкоперы их нового барака даже в лучшие его годы таковым свойством ничуть не отличались, предпочитая реальным полевым заметкам плоды своего держащего нос по ветру текущей политической линии богатого воображения.

Впрочем, как его, Иштван, как ни странно звучит, был не из этих. Потому он здесь, а они все — там.

— Слышь, кадет.

— Чего? — погон продолжал себе сосредоточенно шагать, только остроконечное ухо заметно дернулось назад, прислушиваясь.

— Я говорю, тебе-то это все зачем? Я же вижу, ты уже приспособился к здешним порядкам, тебя-то не станут трогать, себе дороже.

Злотану показалось, что и без того вздыбленный затылок высоченства буквально заходил в ответ ходуном. Впрочем, ну точно показалось, в лесу сослепу и не такое привидится. Во всяком случае голос погона ничуть не изменился, оставшись таким же презрительно-холодным:

— Кто знает, как оно будет. Эти тоже, вишь, сообразительные стали. Как прослушают утреннюю политинформацию, словно какая искра в них теплиться начинает, мысли внутри теребить. Но наблюдать каждодневный этот шабаш — то еще удовольствие. Так что когда ты ко мне сунулся — я сразу для себя решил, что настала пора с концами двигать.

— Но почему именно на болота? Что тебе там вообще делать, ты ж военный, что ты там скажешь, не знал, выполнял приказ?

Надо же, и правда зацепило, погон на секунду обернулся, зыркнул красным зрачком в полумраке, но все-таки продолжил путь. Да уж, на этот раз пронесло. Помалкивал бы ты, Злотан, целее будешь.

— Мне болота без интересу. Доведу вас и сразу в обход двинусь, в города.

В города-а… надо же.

— Так это у тебя, выходит, замысловатое дезертирство такое.

Кадет даже ухом не повел.

— Типа того, да. Напрямки-то мне ходу нет. Панцерцугом меня никто возить не станет, такого красивого, я уж так и так пробовал — анжинерная бригада на меня каждый раз как на умалишенного смотрит, тебе что, говорят, совсем жизнь не мила стала? И у виска крутят. Не знаю, что уж они там такое, на меня глядя, себе думают, а наотрез, за любые деньги и материальные ценности.

Да уж понятно, что они там видят. Волчий хвост.