Гать

Но вчитайтесь в иные биографические строки — не окажется ли, что все эти свершения человеческого духа совершены не благодаря, но вопреки свободе воли? Крайняя нищета, телесные болезни, моральные терзания, кабальные условия, физическая неволя или даже попросту тюрьма — вот лучший соратник творцу, непреложный спутник его земного пути. Когда твои усилия направлены не на борьбу с праздными желаниями, но целиком сфокусированы на духовном труде — вот лучший способ выкристаллизовать истинный шедевр, тем более ограненный в глазах современников и наипаче потомков, что обрамлен он в оклад страдания, говения и умерщвления плоти. Даже самое обыденное слово, произнесенное не в простоте, но из заключения, невольно сверкает во мгле бытия подобно истинному бриллианту человеческой мысли, если же автор за свою позицию претерпел — она механически обретает образ мысли, ниспосланной нам свыше и высеченной в скрижалях.

Попробуйте с таковой поспорить!

Поймите меня правильно, я ничуть не претендую на подобное к себе отношение, поскольку оказался здесь исключительно по собственной воле. Я лишь доношу до вас в меру собственных способностей те интенции, что привели меня в хладную келью на мокрый пол под тощее одеяло. Не пустой повод для жалоб и даже не бытовое хвастовство в качестве первопричины подвело меня к такому решению моей судьбы. И посудите сами, было бы странно, если бы вековой лысины учитель из горного восточного монастыря вдруг начал бы жаловаться собственным послушникам на холод талых ручьев и студеный ветер ущелий. В чем тут логика? Он же нарочно сюда явился, ровно в поисках означенных неудобств. Так же и я не жалуюсь, но напротив, испытываю некоторый трепет перед собственными телесными невзгодами, поскольку именно они сподвигают меня на эти строки.

Рука моя успокаивается, пальцы меньше дрожат, мысль же стрелой устремляется к своей цели. Слушайте меня, слушайте и внимайте.

Всякий труд требует сосредоточения. В том числе труд духовный. Только будучи предельно собранным, сфокусированным на собственной задаче мы с вами способны совершить то немногое, что нам вообще отпущено в этой жизни. Жизнь наша скоротечна, миг наш недолог, так в чем же смысл — тратить и без того немногое отпущенное на сущую ерунду — на плов и кров, на галету и газету, на товарное обилие и экономическое благополучие?

Его не унесешь с собой в мир иной, его не запишешь себе в подвиг. Вы когда-нибудь читали с восхищением воспоминания иного исторического персонажа, не важно авторизованные или беллетристические, испытывая при этом благоговейное волнение при описании поездки на воды или же при подходе к сытному обеду? Вот именно!

Однако же напротив, сколько раз в нас поднимался душевный восторг при описании самоограничений, лишений и мытарств? Но не потому же, что мы тут все с вами склонны садомазу срамному? Неужто наша культурная парадигма может быть объяснена банальными перверсиями и описана исключительно в терминах различных механических способов вызова в человеческих мозгах ментальной бури от передоза тем или иным нейромедиатором?

Чужие подвиги для нас суть волнительны исключительно по причине того, чему они нас учат, какой урок преподносят нам в делах наших праведных. Человеческое сознание, будучи базово существом ленивым, стремится усвоить из чужого опыта наиболее эффективные паттерны оптимизации внутренних усилий, и даже непосредственно процесс такого усвоения уже отдельно будоражит его возможными достижениями.

Даже страдать можно по-разному. Судите сами, заточив себя в этой келье, я мог бы предаваться исключительно саморазрушительному процессу ресентимента. Это довольно удобно — винить весь мир вокруг в собственных невзгодах, но насколько же правильнее расходовать собственные моральные силы не на пустые жалобы, а на то единственное, что нам надо от рождения — превращать проблемы в возможности, а угрозы — в вызовы.

Холодно тебе? Побегай, согрейся. Скучно? Поставь себе задачу по интересам и решай ее с утра до вечера вдоль и поперек к собственному удовольствию.

Хотя, вы знаете, я согласен, многие в наше время предпочитают преобразовывать данное им в ощущениях не в собственные силы, но в собственные же слабости. Зажмуриться, отстраниться, представить себя летящим в космическом далеком не будь ко мне жестоком за край обозримой вселенной, лишь бы подальше от этой юдоли страданий и выгоняний. Такой себе примитивный эскапизм.

И все это — одной лишь интенцией, мол, ах так, не ценит меня обчество, такого уникального в своей интеллектуальной силе, не бросается в бой по одной моей прихоти, не считает предателями тех, кого я поименовал таковыми, не сносит правительства и не возводит чертоги благодати по единому мановению моей длани, да еще и вопросы разные паскудные задает, нос воротит?

Ну и хрен с ним, замкнусь от него подальше в монашеской келье, стану копить силы для будущих подвигов, всё мне одному достанется!

Что может звучать глупее.