Гаттак

— То, что ты предлагаешь, — продолжила Марша, — самоубийство. Даже если мы купимся на твою провокацию и пойдем с тобой, нас ждет схватка с противником, превосходящим нас десятикратно. И это только на подходах к Северному, а Виоллу наверняка держат в церкви, и там больше сотни клириков. У нас просто нет шансов.

— У меня ощущение, что ты уже смирилась с потерей дочери, — холодно бросил Гаттак. — Ну, как знаете.

С этими словами он развернулся и зашагал по черному тоннелю в обратную сторону, уже через пять секунд исчезнув из виду. И это были самые напряженные секунды в его жизни — никогда раньше он так не подставлялся. В эти мгновения все зависело от решения Марши и от его реакции. Он был готов кошкой метнуться в сторону при малейшем шорохе, но вида не подавал. Шел спокойно. И обошлось.

«Все, теперь она точно пойдет», — подумал Гаттак, не сдержав довольной ухмылки.

— И что делать будем? — подошел к Марше Брод, потирая все еще безвольную руку.

— Выводите детей, — ответила кнесенка, возвращая утраченное оружие телохранителям и забирая у одного из членов головной группы два автомата. — Я иду с ним.

— Мы не оставим вас наедине с этим ублюдком! — возразил Борис.

— То, что он предлагает, — чистое самоубийство, — сказала кнесенка, выдвигаясь следом за Гаттаком. — Я это прекрасно понимаю, а потому не могу вам приказывать, тем более что эта акция никак не согласована с руководством сопротивления. Но он прав, я еще не смирилась с потерей дочери.

— Но кнесенка! Вы рискуете всем! — крикнул вслед Марше Брод.

Марша резко развернулась и тихо, так чтобы остальные члены группы не слышали, шикнула на подчиненного:

— Этот высший что-то знает, я чувствую это. Если нас и ждет там засада, я погибну с осознанием того, что сделала все возможное, для того чтобы спасти свою дочь. Вам не понять этого. Выполняйте приказ.

— Группу нужно прикрывать, — сказал Борис. — Но и вас я не могу оставить, кнесенка. Я иду с вами. Брод, ты со своей рукой нам уже особо не поможешь, так что займись детьми. Встретимся на точке эвакуации, ждите нас там ровно сутки. Не появимся — уходите.

Брод кивнул, поиграв желваками. Видно было, что он тоже рвется пойти с кнесенкой, но против здравого смысла не попрешь. Проклятый историк, похоже, надолго вывел из строя его руку.

— Все, пошли, коль решился. Не ровен час, этот умник заплутает в подземельях, — поторопила Бориса Марша и зашагала в черноту тоннеля.

Борис обнял на прощание друга и пошел следом, прихватив оружие и гранаты.

Гаттак не был уверен, что понял кнесенку верно. Была ли она на самом деле высшей? Теперь он сильно в этом сомневался. Вероятней всего, ее досье — липа. Кто знает, какими возможностями обладают повстанцы и их кураторы? В любом случае он сделал все, что мог. Если она не решится, ему действительно придется искать выход из этого подземелья самостоятельно. Где там, она говорила, развилка? В полутора километрах отсюда? А куда дальше-то?

Выдохнул Гаттак, только когда услышал шаги за спиной.

— Ты проскочил поворот, — спокойно сказала кнесенка, заставляя Гаттака остановиться.

— Ну, так веди меня, — ответил он, направляя во мрак свой маленький фонарик.

Марша медленно вышла из тьмы на свет, в ее руке был пистолет.

— Кто ты? — тихо спросила она, наводя оружие на парня. — От пули не увернешься. Отвечай.

Гаттак был прекрасно подготовлен и не сомневался в себе. Он мог сочинить сейчас любую байку — ни голос, ни жесты, ни мимика его бы не подвели. Но стоило ли так рисковать? Марша была не так проста, как могло показаться на первый взгляд. Такие люди распознают ложь иначе. На их стороне — опыт многолетней подпольной борьбы, сведения, добытые их разведкой, и, наконец, слитая сверху информация. Неизвестно, кто именно из высших клириков опекает подполье, поэтому Гаттак решил играть в открытую.

— Меня послали следить за вами, — сказал он и почти не соврал, это была полуправда. О том, что его целью был Мечников, он, естественно, умолчал.

— Кто послал?

— Бор.

— Получается, ты ведешь нас на заклание?

— Нет.

— И как я могу тебе доверять? Хочешь, чтобы я поверила, что ты в одночасье переметнулся к нам? Что решил ради Виоллы рискнуть собственной шкурой?

— Никак ты мне не можешь доверять, нет у тебя такого права. И никуда я не переметнулся. Я как был высшим, так им и останусь.

— Тогда зачем тебе все это? Только не говори, что изменился, что переосмыслил свою жизнь — я не поверю. Высшие не меняются.

— Все верно, — ответил Гаттак и медленно поднес палец к виску, — высшие не меняются. Их меняют. Вся наша вера там. Кому-то из нас ее внушают, а кому-то имплантируют при рождении. Ты сама выжгла мне веру, и я увидел воочию истинный порядок вещей. Нет больше у меня ориентиров. И, как оказалось, и не было. Все — морок. Наваждение. Высшие — не люди. Мы машины. Биологические существа, запрограммированные управлять.

— Кем управлять, низшими? Управлять нами, как рабами?

— Нет, кнесенка. Управлять высшими. Если кто на этой земле и порабощен, так это мы. Врачи, клирики, ученые, военные, элита… Все мы. А вы — свободны. И потому вы победите.