Гавана, год нуля

В его квартире мне было интересно, потому что теперь я снова почувствовала себя агентом 007. Сначала я решила провести общую рекогносцировку. И с самым невинным видом стала внимательно разглядывать каждый предмет обстановки. Квартира эта принадлежала не Эвклиду, а его матери, поэтому вещи по большей части отражали вкус хозяйки, и в определенном смысле в этом заключалось некое преимущество. Поясню: в гостиной, которая была одновременно столовой, вообще отсутствовали объемные предметы мебели, куда можно было бы засунуть подальше от чужих глаз какую-то вещь, только буфет с ящичками, в которые, как мне представлялось, было в высшей степени затруднительно хоть что-то запихнуть. В других местах общего пользования — кухне, ванной и коридоре — я тоже не увидела мест, где можно было бы спрятать такой ценный предмет. В комнату старушки мне не было доступа, но она и не показалась мне подходящим местом. Конечно, комната Эвклида была первой в очереди. Она в наибольшей степени и подходила на роль хранилища. Там можно было спрятать все что угодно. Там были шкафы: книжный и платяной, там была тумбочка и даже картонные коробки под кроватью. Откровенно говоря, обыскивать комнаты — не самое приятное для меня занятие. Ладно. Другого выхода не было. Я уже знала, что именно в платяном шкафу Эвклид хранит папку со всеми своими записками и газетными вырезками, посвященными Меуччи, ведь он сам мне ее показывал, сам доставал ее у меня на глазах, нисколько не скрываясь. Понятно, что, учитывая ценность документа и других бумаг из фамильной реликвии, имеются основания полагать, что он не держит их на виду, поэтому я решила, что коробки под кроватью представляют для меня первоочередной интерес. Но под каким благовидным предлогом можно извлечь коробки из-под кровати друга? Я долго ломала над этим голову, и у меня даже возникла идея устроить в квартире потоп. Потоп, как всем известно, может случиться всегда. Вода — то есть, то нет, а когда она есть, то наполняются все емкости в доме, и в такой день с самого утра старуха сует шланг в какую-нибудь бочку и держит краны открытыми. И в этой стране частенько воду дают неожиданно, емкости наполняются, а если в квартире никого нет, то вода переливается через край и все течет и течет. Я стала думать, как мне устроить так, чтобы всех отвлечь, например увести Эвклида гулять с Этсетерой, когда его мать, допустим, уйдет в магазин, а я подгадаю момент, когда дадут воду, и эта вода доберется до комнаты Эвклида и все зальет. Потом нужно будет, обнаружив эту катастрофу, броситься на помощь. И первым делом, естественно, надо спасать то, что лежит под кроватью. Вроде неплохой план. Разве нет? Однако я его отвергла, потому что успех такого плана был всецело завязан на случае, зависел от стечения обстоятельств. Кроме того, потоп мог запросто уничтожить документ, а этого допустить было никак нельзя.

И я принялась искать деревянную шкатулку сначала в самых доступных местах: в книжном шкафу, в платяном шкафу, в тумбочке возле кровати. И ничего не нашла. Тогда я начала продумывать детали. Эвклид интересовался исключительно одним-единственным документом из всего наследия Маргариты. Мог ли он оставить себе только его, а все остальное выкинуть на помойку? Мне представлялось, что это вполне возможно, но так же возможно и то, что он хранит эти вещи по отдельности. То есть мне нужно сосредоточиться на манускрипте Меуччи, а генеалогическое древо, фотографии и прочее подождут.

В те дни Меуччи стал для нас с Эвклидом практически единственной темой для разговоров. Все остальное, казалось, вызывало у нас только разногласия. Даже фракталы, которыми мы так увлеклись на заре существования нашей исследовательской группы, стали поводом для препирательств, поскольку Эвклид дочитал «Фрактальную геометрию природы» Мандельброта и кипел возражениями и сомнениями. Поэтому, стоило ему приступить к изложению своих комментариев, я сразу же переводила разговор на другую тему. Гармония наблюдалась только в теме изобретения телефона. А мне только об этом и хотелось говорить.