Гаврош, или Поэты не пьют американо

К 14–00 мы подъехали к черному входу “Юбилейного”, где нас ждала Чайка и мужчина средних лет, работающий в Юбилейном “по хозяйственной части”. Мужчина, представившийся Колей, выпучил глаза на наши килограммы макулатуры, пробормотал только:

– А точно все согласовано? – и удалился, получив утвердительный ответ Чайки о том, что согласовано все “на самом высоком уровне”. Судя по всему никакого “высокого уровня” не существовало, но Чайка имела за плечами такой опыт разруливания сложнейших и запутаннейших жизненных ситуаций, что позволяло ей в мгновение ока разрешать эти самые ситуации одним только уверенным видом и голосом, излучающим спокойствие и силу.

У Чайки были с собой заветные ключи от лестницы на крышу, по коей мы в течение часа и таскали нелегкие пачки.

“Фишка”, придуманная Чайкой, заключалась в том, чтобы нарвать газеты кусками определенного размера, а потом, в нужный момент они должны были начать падать на зрителей из-под потолка, легко планируя и плавно опускаясь на головы. Вспомнилась передача, в которой показали Гагарина, ехавшего на машине по Москве после полета. Документальные кадры с миллионами листовок вызывали состояние эйфории и как бы приобщали тебя к делам важным и даже где-то космическим. Мы согласились, что это будет мегакруто и приступили к разрыванию газетных листов на более мелкие части.

Вся процедура заняла часа четыре и оказалась более утомительной, чем казалось вначале.

Попутно мы смеялись над вычитываемыми новостями из жизни социологической и городской. С высоты нашего местонахождения данные новости казались чем-то маловажным.

Где-то часам к шести вечера мы почти закончили. Я решил заснять “действо” из зала на видео. Тоник и Марена остались наверху.

Условились, что как только начнет звучать “Рубеж” – Тоник с Мареной начнут бросать макулатуру с чердака через люк в потолке.

До поры до времени все шло по плану. Концерт продолжался своим чередом. Играли “Цунами”, публика бесновалась и принимала альбом на Ура. Наконец настал час Х. Я направил камеру под потолок и с него действительно планируя полетели куски газет. Зрители сначала ничего не заметили, но газеты, планируя достигли первых голов. Постепенно взгляды стали устремляться вверх. Люди стали тянуться, хватать газеты руками, зал взревел. Так продолжалось минуты две. Я наслаждался действом и причастностью к нему.

Как выяснилось впоследствии, девчонки подустали к концу и упустили несколько бумажных пачек, аккуратно перевязанных бечевой. Данные пачки благополучно были закиданы кусками газет и ждали своего рокового часа.

В какой-то момент куски бумаги стали крупнее и падать некоторые из них стали сначала быстрее, а потом еще быстрее и быстрее.

Видать, и сбрасывать бумагу девочкам было тяжело, а потому минут через 5 после начала “акции” они просто подталкивали ногами макулатуру к открытому люку, не заморачиваясь особенно на тему того, что там еще есть в куче.

Под конец полетели те самые пачки, и народ стал шарахаться со злосчастного места под люком.

В центре зала под люком образовался вакуум, люди стремились быстрее отпрыгнуть с роковой точки. Они наталкивались на других зрителей, толпа сгущалась у сцены, потом пружина выпрямлялась, и кого-то опять сносило к злосчастному месту под люком.

Мне стало страшно.

Только за день до того Гаврош заявила, что если кто-то погибнет на ее концерте, она больше не выйдет на сцену. Никогда.

Один крепкий мужчина, вырвался из толпы под сценой и метнулся к охранникам. Он ожесточенно что-то пытался доказать, размахивая руками и показывая вверх. Охранники только недоуменно пожали плечами и отправили его восвояси.

Пустое место под люком пульсировало, то расширяясь, то сжимаясь под наплывом новых тел. Куски газет и целые пачки плюхались тут и там, чудом избегая попадания в зрителей.

Рано или поздно, одна из пачек должна была в кого-то угодить, и тогда…

Я закрыл глаза, предчувствуя неминуемое. Прошло еще пару мгновений, и песня закончилась. Когда я снова рискнул взглянуть на происходящее, концерт продолжался, а с потолка плавно опускался последний газетный лист.

Макулатура закончилась.

До сих пор страшновато, вспоминая эту “акцию”.

Все-таки газеты не так уж безопасны, как кажется.

Чернышевский

Не они стоят слишком высоко,

А вы стоите слишком низко.

Николай Григорьевич Ч.

– Что делать? – кричал Саныч, бегая вокруг дерева.

– Не суетись – сейчас справимся. Сам виноват – не надо было окно оставлять открытым.

Егор одолжил на футбольном поле мяч и стал бегать под деревом, кидая мяч в Чернышевского, чтобы сбить его с ветки. Но попасть в Чернышевского он не мог. Все вышло намного хуже. Где-то на пятнадцатую попытку Егор решил, что надо бить по мячу ногой. Разбежавшись, он изо всей силы ударил подкинув по-вратарски мяч, тот поднялся на высоту третьего этажа, пролетев мимо ствола, и аккуратно высадил стекло в квартире, находящейся прямо над квартирой Саныча. Осколки со звоном посыпались вниз, предательски возвещая о свершившемся преступлении.