Гаврош, или Поэты не пьют американо

Она сверкнула глазищами, будто буравя меня и проверяя, действительно ли я понимаю:

– А он уже писал “Мастера”, понимаешь? Его травили, не кто-то там, а Маяковский разнес в пух и прах. Вот где уже дно. Но даже это еще не оно, – напирала она.

– Про Маяковского не знал, – вставил я.

– Конечно, в школе только «Паспорт» проходят. Если бы Коба не ходил 14 раз на «Турбиных», его бы уже к стенке поставили. А он писал «Мастера»…

– Как можно выжить в этом мире?

Она отвернулась к стене, потом продолжила:

– Нет никакого секрета. На тебе секрет: лишь лень и уныние берут за горло, кусай до крови губу, и повторяй мантру… Кусай в тот самый момент, когда уже почти проиграл. Почти, это еще не совсем. Понимаешь разницу между “Почти” и “Совсем”?

Лишь молчаливые кивки были ответом на этот простой на первый взгляд вопрос.

Она еще сильнее сжала мой воротник и касаясь уха губами прошептала:

– Ты еще не решил, ты только готовишься к сдаче, к тому, чтобы опустить руки. Это и есть тот самый момент, который меняет судьбу. Ни позавчера, ни вчера, и даже не сегодня утром. Все решается в тот самый миг, когда ты готов отступить. Неважно, в ежедневной вылазке, или в сражении, к которому готовился последние 10 лет. Когда тяжесть навалилась свинцом, и каждый шаг дается как последний метр для марафонца, когда тьма длится пятые сутки, и надежды уже не осталось. Именно тогда и стоит достать последнего джокера из рукава своего старого, но проверенного временем плаща, и повторять, помня о главном:

«Поэты не пьют американо».

Секунд двадцать мы напряженно смотрели друг другу в глаза, потом ее хватка ослабла и она отодвинулась.

Так мы сидели еще минут пять. Потом она встала.

– Ладно, приходи вечером в «Б2». Эспрессо будем варить…

Пожав на прощанье руку, она накинула куртку и исчезла за порогом «Думы», оставив меня наедине с последней чашкой недопитого американо…

Малевич

Поэты лишь отражают мысли Бога.

Буддийская притча

Теплым майским днем две тысячи десятого Гаврош должна была принять участие в концерте фонда “Подари Жизнь”. Как и положено делу, имеющему цели по-настоящему благие, фонд поддержали все, учитывая авторитет и красоту Чулпан – как внешнюю, так и внутреннюю, а главное, ее незапятнанное закулисье – что ныне редкость. Все – это значит от самого низа до самого верха. То есть на концерт помимо просто зрителя как такового должны были приехать множество официальных лиц, включая Губернатора и Президента. А значит, проникнуть в зал заранее было невозможно.

Мероприятие было назначено в самом центре Питера, в Михайловском театре.

Побродив по площади Искусств и намотав три круга, обходя памятник Поэту, облюбованному вездесущими голубями, я уперся в Здание Русского Музея, где не бывал уже лет десять.

Подумав, о том, почему не скоротать время за приобщением к классическому Искусству, я купил билет и шагнул в царствие русской живописи.

Переходя из зала в зал, где можно было лицезреть классику – от волн Айвазовского, до яркой луны Куинджи, путь постепенно привел на второй этаж корпуса Бенуа к Черному квадрату Малевича. Как ни странно, в этом зале никого не было.

Задержавшись у картины минут на десять, я напряженно вглядывался, силясь понять глубину и посыл шедевра.

Отошел шагов на семь, оглядел издалека. Потом подошел поближе, почти в упор, силясь поймать какие-то энергетические потоки (читал в одной книге, что истинные ценители могут с закрытыми глазами почувствовать шедевр по его энергетике). Все было тщетно.

Внезапно за спиной кто-то кашлянул.

– Супрематизмом интересуетесь, молодой человек?

Обернувшись, я увидел немолодую женщину в старомодном твидовом костюме. Ее седые волосы были собраны на затылке в аккуратную кичку. На вид за пятьдесят, взгляд умный и располагающий.

– Да вот, силюсь понять, почему эта картина здесь висит, – ответил я.

– Это хорошо, – сказала женщина.

– Что хорошо? Что она здесь висит? – спросил я

– То, что вы прикладываете усилия. Большинство проходящих этим себя не утруждают, – ответила женщина.

– Да прикладывай не прикладывай, все равно ничего непонятно, – посетовал я.

– А что бы Вы хотели понять? – спросила она.

– Ну например – почему эта картина висит здесь, а другие тысячи, которые кажутся мне более красивыми, пылятся по чуланам, а их создатели прозябают в безвестности и нищете? – задал я закономерный вопрос.

– А просто рассматривая картину вы этого никогда и не поймете, – ответила она.

– Это почему же? Я лично в состоянии определить – что красиво, а что нет. Например по сочетанию цветов, технике, композиции, – не сдавался я.

– Ну тогда и ответьте – почему же диплом “Мухи” получают десятки человек каждый год, а здесь никого из них нет? – парировала она.

– К сожалению, не знаю. – Пожал я плечами. – А вы знаете?

– Этого никто не знает. Но могут быть предположения.

– Какие? – С некоторым недоверием спросил я.

Мимо прошла бабушка-смотритель, но моя спутница кашлянула, и бабушка прошла мимо, не сказав нам ни слова.