Читаем Газета День Литературы # 131 (2007 7) полностью

Высокий холм над Колвою рекою,


Где край земли увидишь за тайгой


И до небес дотянешься рукою.



Седая Чердынь дремлет на ветру –


Едва дрожат еловые ресницы...


Как я мечтой негаснущей горю


Твоим покоем сумрачным напиться!



Шумит ковыль, шатаясь на крови...


Любить тебя вполсилы невозможно:


И я в ладони чёрствые твои


Своё влагаю сердце осторожно.



Как возликуют, будто детвора,


Твои дома, шагнувшие к обрыву,


Когда на волю дальняя гора


Отпустит солнца розовую рыбу.




ЗЕМЛЯ МОЯ



Л. Никитиной



Земля моя – зелёное безмолвье,


В хмельных лугах застывшая река.


Вокруг меня – великое раздолье,


В груди моей – великая тоска.



И, вроде, нету повода для грусти –


Ждут за рекой отец меня и мать –


А вот охота в милом захолустье


С печалью в сердце тихо задремать.



Приснится мне, что нам пора расстаться:


За мною гости дальние идут.


И не дадут тобою надышаться,


И наглядеться вдоволь не дадут.



Спаси Христос!


На всё – Господня милость.


Целую клевер в жаркие уста...


В душе моей, как в речке отразилась


Земли родной скупая красота.



Луна за тучи выбросила парус.


Летит страна за дальнюю версту.


Что русским был, лишь тем и оправдаюсь,


В краях иных вовек не пропаду.




ВЕСЁЛЫЙ РЕЙС



Нет причин предаваться заботе – Самолет задымился на взлёте –


Ну и что! Все живые вполне...


Тоже мне, называется, горе –


Лишний день задержаться на море, Да еще в православной стране!



Ушло под снег зелёное Бордо, Дрожит земля на западе Китая...


Над нашей Варной мирная зато Луны повисла груша золотая.



Пассажиров московского рейса


В пятизвёздный уют "Эдельвейса" Вместо "Внуково" гонят чуть свет... Равнодушно взирает и тускло


На хмельных и хохочущих русских Возле бара скучающий швед.



Гуляет по Флориде ураган,


Цунами будоражит Аргентину,


Зато у нас сиреневый туман


Прилёг на виноградную долину.



За серебряный месяц


над Варной


И за наш самолет


неисправный Выпивает веселая рать:


Разливаем хмельную ракию


За Болгарию и за Россию


И за шведа, сбежавшего спать.



Когда сегодня вечером взлетим –


А мы взлетим


с пилотом бесшабашным! –


Всем, всем


далеким жителям земным


Из облаков приветливо помашем.




ОТВЕТ В ПРЯМОМ ЭФИРЕ АМЕРИКАНСКОМУ ПОЛИТОЛОГУ



Был президент с утра обычно пьян


И нашей кровью по уши заляпан...


А вы тогда кричали:


"Демократ он!"


И улыбались, глядя на экран.



Страна вот-вот рванётся на куски.


А вы нам песню пели:


"Russiа, Russiа..." И к самой шее подобрались нашей, На югославах пробуя клыки.



Чего ж вы нынче лаете на нас?


Что вор – в тюрьме,


что не горит Кавказ? Что, наконец, кремлевское оконце Позолотило царственное солнце...



Дай Бог,


от злобы вечной не пропасть Вам в Бирмингеме,


Хайфе, Минесотте! Чем нашу власть вы


яростней клянете, Тем, значит,


наша праведнее власть.

Михаил Попов ОБЛАЧНЫЙ АРХИПЕЛАГ



ВОЕННАЯ АКАДЕМИЯ ВЕСТ-ПОЙНТ



Южный берег Крыма и о двух берегах Гудзон


поразительно, до какой степени схожи.


Только здесь слегка коверкают горизонт


кубы казарм в крокодиловой коже.



Короткий рукав. Бицепс. Шеи толще голов.


Грудь у всех колесом,


как перед смертью у Данко.


В строю замечаю, с улыбкой, смешенье полов.


Всей этой белой гвардией


командует негритянка.



Невзирая на цвет кожи, пол и рост,


все кадеты выведены из икры доктора Спока.


На обед картофель сладкий, будто побил мороз,


есть противно, хотя и знаю – он маниока.




Мы здесь на шоу под девизом


"Френд – разоружись!"


Но Бог войны не стал безопасным,


став бесполым.


Янки убеждены, что продолжится жизнь,


не нашей лаптою, а их бейсболом.




КОРМЛЕНИЕ БЕЛОК В СОКОЛЬНИКАХ



Под сосной среди хвойного зноя


оказавшись, невольно молчишь.


Вон застыло семейство смешное:


мать, отец и глазастый мальчиш.



Запрокинуты ждущие лица


всех троих неподвижных гостей.


Видно, как напряженье струится


из приподнятых кверху горстей.



Наконец, суетливо и мелко,


что-то в кроне шуршит, а потом


на коре появляется белка


с недоверчиво-пышным хвостом.



Размышляя над каждым движеньем,


применяя то шаг, то прыжок,


опускается за подношеньем


небольшой, но реальный божок.



И когда из ребячьей ладошки,


что застыла под кроной густой,


белка ловко царапает крошки,


мальчик светится как святой.




***


Войско покидает Пеллу, царь впереди.


Матери и жены застыли, так же как эта арка.


Ты стрела времени, Александр, ну что ж, лети!


Греция заканчивается палубами Неарха.



Флот торжественно снимается с якорей.


Он заполнен не только фалангами


и Буцефалами.


Тут каменщики, плотники, куча лекарей,


и геометры, и землемеры,


и Зевсы уже с пьедесталами.



Будущим нагруженные суда,


веслами царапают мрамор моря.


Александру – пусть впереди лишь одна вода –


видятся миражи Дариева нагорья.



Утренним бризом колеблется царский плащ.


Мойры сплетают нить, которая все связует.


Будущее неотвратимо, плачь, Азия, плачь!


Тебя не просто разгромят, но и цивилизуют.



Ты уже проиграла, тебе это ясно самой.


Имя врага – Александр – это раскаты грома.


Он судьбоносен, он всю Элладу везет с собой.


И лишь Аристотель остался дома.




***



Пустынней весеннего дня не бывает пустыни,


ни в мыслях, ни в воздухе ни одного витамина.


Старухи сидят у подъезда, такие простые…


Тоска подступает и медлит, и медлит как мина.



Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное