Газета День Литературы # 134 (2007 10)

Мисима уважал творчество Достоевского. В книге "Русское мировоззрение" читаю: "Достоевский писал о "тайне истории", о том, что народы движутся силой "эстетической" или "нравственной", в последнем счёте это "искание Бога". Логическое развитие философии Мисимы проявилось в том, что, достигнув идеала эстетического, Мисима хотел достичь идеала нравственного. Своё сильное тело, совершенствуя которое он занимался кэндо, каратэ, бодибилдингом, писатель уничтожает мечом, меч в японской философии – душа самурая. Дух приносит в жертву плоть во имя Родины. Богам древности для того, чтобы проснуться и спасти свой народ, нужна была кровь – кажется, Мисима хочет пробудить бога войны…

Красота по Мисиме – не в сочном расцвете жизни, не в её круговороте, а в конечной обречённости, возможно потому, что только после смерти можно достичь божественной тайны, освободив дух из плотской тюрьмы. Буддизм учит высвобождению из колеса перерождений. Тема эстетизации смерти молодого сильного существа – оттого что красота ощущается наиболее остро, когда обречена, близка к исчезновению, – преображается для Мисимы в прелесть смерти во имя любви к женщине, а затем – любви к Родине. Эротизм патриотизма, когда возлюбленная кажется офицеру, готовящемуся к гибели, воплощением Родины.

Ступивший на путь самурая и завершивший жизнь как самурай, Мисима принял лучшую смерть, выполнив долг воина перед лицом своей заблудшей страны. Думаю, сегодняшним расцветом и независимостью Япония обязана и нескольким парням, захватившим Генштаб и бросившим жестокую правду в глаза народу.

Истинная утончённость проста. Героизм – иррационален. Мужество – в искренности. Патриотизм – удел избранных… Смертельное очарование идеалов будет вновь и вновь вдохновлять на великие подвиги, преступления или гениальные книги.

"Вечность сказала мне, что Золотой Храм будет существовать всегда".

Владимир Личутин СЕЛЬСКИЙ ПОП

РУССКАЯ НАТУРА

О название я сразу споткнулся. Почему поп, а не батюшка. Словно бы служители из двух разных миров. Потом стал размышлять... Наверное, один мир – грозный, немилостивый, поучающий, суровый, далекий от крестьянских пажитей, хотя и на земле. Другой – всемилостивый, прощающий, по-отечески добрый, избяной, родовой, кровный, где баловника если и приструнят, поставят в угол на горох, запрут в холодную, могут и горячих лещей подкинуть, – то скоро и простят штафирку, положив непременно явиться к исповеди да и освободить душу от содеянного греха. Для попа много солёных шуток сыскалось в народе и самая мягкая, пожалуй "Поп – толоконный лоб". О батюшке же ничего худого в простом народе не слыхать... В первом много суровости, попрёка и упрёка, во втором – сплошная любовь, особенно для сироты, кто отца не видывал в глаза. Так мне представляется. Один – сухой от поститвы, с измождённым ликом, борода вехтем, в глазах упрёк и остуда. Другой же – весь мягкий, округлый, как тестяной масляный колоб, с горячими пухлыми ладонями, тёплым мерцающим взглядом, и с увещевающим отеческим голосом, от которого вдруг слабнет, вспыхивает от содеянного твоя душа и хочется тут же исправить ошибку. Воистину батюшкой в моем представлении был священник Дмитрий Дудко, весь исполненный миролюбия, благожелательности к мирянину, и над головой его, над круглым, как бы умасленным лбом, стоял венец света. Он однажды приехал к нам на московскую квартиру крестить детей со всей церковной стряпнёю и с большой купелью, едва влез в кухоньку, вел требу воркующим голоском, позывающим к слезе, душевному обновлению... Осталась с того торжественного случая, вернее счастливого праздника крещения, фотография, и вот на снимке-то ясно различим нимб над головою батюшки.

Поп (он же иерей, священник, пресвитер) – это степень церковной иерархии, это сельский пастырь, народный водитель, он же и служитель, учитель и нравоучитель. Батюшка – это признание за священником каких-то особенных, сердечных и душевных качеств, позволяющих быть священнику не просто сельским церковником, но родителем, отцом, за душою которого скопился весь нажитой человеческий опыт общения, вразумления, наставления. Батюшка не грозит, не пугает, но увещевает голосом слабым, почти ветхим, похожим на дуновение душевного тёплого ветерка. Иногда, конечно, может и прикрикнуть, осердясь, но тут же и улыбнётся. Не каждого попа на Руси назовут батюшкой…

Так нарисовало мне моё воображение. И конечно же оно, наверное, во многом ошибочно. Ведь в русской литера туре, на которой мы учились, как и в народной скоморошине, скабрезной и вещей сказке, поп зачастую жаден, тучен, с двумя подбородками от многопирования, он – сквалыга и сутяга, любящий "барашка в бумажке".