Газета День Литературы # 134 (2007 10)

"Помню, как не помнить-то", – торопливо закричал я в трубку. "Теперь я сельский поп в селе Зараменье Тверской области... Служу в храме, который сам и построил. Вот так вот, мой хороший. Может соберёшься когда и приедешь?"

От неожиданности я несколько оторопел, не знал, как себя повести, в голове всё спуталось, я не мог сообразить, взять в толк, как отозваться на весть, как называть теперь человека, который вдруг возник из небытия, казалось бы вовсе утраченный из сознания (хотя нет, что-то же тлело в памяти, и потому сразу возник его облик). Жил когда-то на Москве Виктор Крючков, немного чудаковатый горожанин, так мне показалось при встрече, и теперь его, прежнего, не стало, но есть иерей Виктор Крючков, а значит перемены случились куда глубже, значительнее, если человек самовольно вырвался из знакомой, близкой мне творческой среды и перешёл в тот таинственный разряд посвящённых, которым мы поклоняемся, просим благословения, значит, признаём за ними особость, отличку от нас, право учительства и водительства... И если случайный знакомец ворвался в мою квартиру из ниоткуда, из хаоса жизни, по какой-то непонятной нужде, значит и меня он тоже не позабывал, и между нами завязалась "вервь непроторженна". Но я пока об этом не догадывался.

Батюшка уловил мою секундную заминку, и как бы извиняя меня за нерешительность, добавил: "А вдруг случай приведётся... Конечно, ты человек занятой, большой, известный, а я простой сельский поп... Но я всегда буду рад, если соберёшься и уделишь мне времени".

Мне показалась в его словах не то печаль, не то легкая ирония, иль иная недосказанность, которая проясняется лишь в доверительной беседе, и в ней-то отец Виктор и нуждался сейчас. Иначе бы зачем звонить, – подумал я по московской привычке обьяснить всё, куда бы ни обращался взгляд.

"Батюшка, зря вы себя так низите, а меня высите... Я может и знаменит, но лишь в узких кругах забулдыжного подвальчика ЦДЛ."

"Володенька, ты на меня в обиде, иль я тебе враг... Может я чего-то не так сказал, так ты прости, пожайлуста, попа."

"За что прощать-то?" – растерялся я.

"Тогда, пожалуйста, называй меня на ты... Хорошо, дорогой мой."

"Прости, но я не могу священника называть на ты. Язык не поворачивается", – сказал и невольно подумал: "Что за причуды такие?"

"Тогда я на тебя серьёзно обижусь... И вот ещё что... Я пошлю к тебе одного доброго человека, так ты его прими, найди время... До встречи, мой хороший. Благослови тебя Бог..."

"Всего доброго, батюшка", – попрощался я с уверенностью, что никогда не увижу его. Забрался в тьмутаракань, в глухую пустыньку, а такие концы нынче мне в тягость, от одних размышлений о предстоящей дороге невольно нападает паморока.

* * *

Познакомился я с Виктором Крючковым лет семнадцать назад. Уже забылось, по какому поводу пересеклись наши пути, но только однажды с другом Владиславом Смирновым оказались в его московской панельной "хрущобке", обставленной грустно, беззатейливо, единст- венно, пожалуй, что бросалось в глаза и украшало житьё бедного интеллигента, так это картины на стенах. Кстати, мы были за этим и зазваны, чтобы посмотреть живопись хозяина, порывистого, внутренне беспокойного, постоянно на что-то нацеленного, а значит и увлечённого, не могущего и минуты посидеть. Кажется, он тогда служил ещё на "Мосфильме" режиссёром-постановщиком, вёл самодеятельную студию кинолюбителей, скитался по России (странно так случилось, что одиннадцать его воспитанников стали позднее священниками, хотя сам он пока лишь стоял при вратах церкви и даже не помышлял о поповстве, но своим искренним словом, чутким толкованием православия и верой в родного русского голубоглазого Христа невольно "соблазнил" и привёл в служители целую дружину сельских пресвитеров. Крючкова вызвали в КГБ, попеняли, дескать, почему ваши кинолюбители идут в священники, а не в искусство, чем таким их соблазняешь. "Правду им говорю, как надо по совести жить, на Бога глаза открываю. А по большому счёту ничего другого и не надо", – ответил Крючков. И от него отступились, ибо время на дворе стояло ветровое, сбоистое, тогда многие искали своей правды и в этих поисках некоторые заблудились, и страну сбили с колеи.)

Умом-то мы знаем, как надо праведно жить, по заповедям, чтобы не заблудиться, но увы шатаемся, постоянно скидываемся в стороны с верного пути и тут же находим себе оправдания в чувственной расхристанности своей и, коли не можем плотно стоять в вере, то и не в силе устроить жизнь в духе, по-совести, ибо надо бы бороться с "врагом внутренним", а мы все время нацеливаем себя на "врага внешнего". Надо бы корить и укорять в бестолковости и худости себя лишь, зряшного и негодящего, а мы всё гневаемся на обступающих нас...