Газета День Литературы # 136 (2007 12)

– Хорошо, что-нибудь подыщем, – кивнул Златан. – Очень рад вас видеть в наших рядах! – добавил он, протягивая руку. – Медики нам нужны!

Вот с этого момента началась моя служба в сербской армии.

Сейчас, вспоминая все произошедшее, я не перестаю себе удивляться. Угодить в совершенно незнакомую мне страну, пусть и с похожим языком, с друзьями, настоящие фамилии которых так и остались для меня неизвестными. Я ведь даже точно сказать не могу, как прозывались те места, где располагался наш отряд.

Будь я не медиком, то вполне вероятно, что пришлось бы повидать побольше. Но первая стычка с усташами, то есть с хорватскими гвардейцами, произошла буквально через день после получения нашим отрядом оружия.

Одетые в чёрное, хорватские гвардейцы появились на нескольких открытых джипах, стреляя из автоматов и установленных на турелях пулемётов. Похоже, они собирались налететь на сербскую деревушку, через которую только что проследовала наша маленькая колонна. Мы не ожидали нападения. Наши добровольцы ехали на пяти грузовиках и трёх легковушках. Я находился вместе с Семёном и Николаем в стареньком "Фиате" в самом конце колонны. С нами ехала и Мадлена – суровая смуглая девушка, назначенная ко мне Златаном Вуйовичем санитаркой. Она достаточно сносно говорила по-русски.

Я не успел ни испугаться, ни даже толком понять, что происходит, когда Семён вдруг резко остановил машину и закричал:

– Духи! Усташи грёбаные! Все из машины! – и первым, захватив автомат, распахнул дверцу и выскочил из машины. Я почти автоматически последовал за ним и застыл, озираясь.

Из грузовиков выскакивали наши бойцы в пятнистой форме, что-то кричали, стреляли из автоматов. Пальба разгоралась с каждой секундой.

– Ложись, дурной! Убьют! – это Семён, рванув меня за руку, заставил опомниться и укрыться за колесом машины. Почти вслед за этим пулеметная очередь прошила "Фиат". Посыпались стекла.

Честно признаюсь, что когда до меня дошло, что я мог погибнуть, то холодный пот выступил на лбу, а в горле пересохло. Я даже не вспомнил, что по врагу можно ещё и стрелять, а не только прятаться от пуль.

Хорватский отряд, получив достойный отпор, предпочёл ретироваться. "Джипы" развернулись и принялись уходить, кроме одного, экипаж которого полёг весь до единого. Машина, потеряв управление, врезалась в придорожный столб и замерла.

У нас же, по счастью, убитых не оказалось. Семь раненых, причём двое достаточно серьёзно – один в правое лёгкое, другому раздробило колено. Меня замутило, но, стараясь не подавать виду, я оказывал помощь – делал инъекции, шил раны, накладывал шины. Медсестра Мадлена вела себя молодцом и, похоже, слегка усмехалась, видя, как доктор излишне эмоционально реагирует на кровь и ранения.

Как бы то ни было, а помощь раненым я оказал достаточно квалифицированно, хотя на сутки после этого у меня пропал аппетит и испортился сон, а в глазах стояли сведённые гримасой боли лица раненых. На мёртвых хорватов я смотреть не пошёл, в отличие от большинства бойцов, пожелавших увидеть тела первых убитых врагов.

– Они хорошие деньги за то, что нас убивают, получают, – зло сказала Мадлена. – В устойчивой валюте – в немецких марках! Сволочи усташи!

Настроение моё после этой стычки значительно упало. Война – это не только геройские подвиги, но и смерть, и боль. Эти прописные истины иногда начинаешь понимать слишком поздно.

Но, как ни странно, вскоре к виду крови я стал относиться может и не более спокойно, нет, но более выдержанно. Потому что каждый день стали раздаваться автоматные и пулемётные очереди, а к ним вскоре присоединились орудийные и миномётные залпы.

Я не переставал дивиться отчаянной смелости братьев-славян. Но не мог не отмечать и слабое понятие о дисциплине и частом неумении действовать сообща различным отрядом. Командиры отрядов не ведали других командиров, кроме себя. Похоже, связи между офицерами распались вместе с Югославской Народной армией.

На передовой мне быть почти не пришлось. Я и ещё несколько докторов-сербов занимались врачеванием ран в организованном в здании старой двухэтажной школы лазарете. В этом городке имелась и обычная больничка, но она крепко пострадала от артобстрела, поэтому даже в нашем импровизированном лазарете лечилось немало гражданских лиц.

Ещё не было американских авианалётов на Сербию, но всё равно во множестве страдали мирные жители. Особенно тяжко я переносил, когда привозили раненых детей. Готов все отдать, лишь бы они стали здоровыми. Иногда, по вечерам, я закрывался в учительской, которая служила в роли ординаторской, и тихо плакал, выплакивая принятую боль. И мне нисколько не стыдно в этом признаться. Хотя и признаюсь в этом я только сам себе.

Свой последний день на этой войне я запомнил достаточно отчётливо.

Проснувшись около восьми утра и приведя себя в порядок, отправился на утренний обход. Где-то вдалеке изредка постреливали орудия, затем по соседней улице, проскрежетав гусеницами, проехали два танка.