Газета День Литературы # 137 (2008 1)

Молчат о ней сидонцы и арабы,

И даже море — наш утробный сон.

И с ней в момент рожденья в унисон

Колдуют сердолики, шепчут крабы.

ДИСКРЕТНОСТЬ

На панцире небесной черепахи

Какая-то звезда — волшебный знак.

На всякий случай показать кулак

Иль затаиться в кружевах рубахи?

Но я не знаю, что такое страх

Полуночи. Я оборотень. Трах! —

И новая судьба,

и впопыхах

Никто и не заметит незнакомки.

Ну ничего. Я и сама в стихах

Забыла подстелить соломки. —

И поскользнутся на любви потомки,

Как на арбузной корке…

Златокованой!?

В каком пространстве я?

В чьих небесах?

Звезда трассирует

головкой коронованной,

В толпе решают, где и чей башмак,

Что стибрят кучера, что пряхи.

И полная луна — волшебный знак

На панцире небесной черепахи,

Что знает слово Божие: бивак!

ПРИТЧИ "ДЗЭН"

Но позвольте спросить, кто же

в таком случае эта женщина?

И слёзы не сцелованы на глазках

Анютиных, и трепетные,

в масках,

Вдруг сорванных любовью роковой,

Слова бессмертные,

и стрелки часовой

Блистательное фуэтэ.

С толпой авантюристов из колоды

Таро смешаюсь: я из их, породы —

(Бобов и звёзд fraternite…)

Монашка в шёлковых подвязках

И грубой рясе декольте.

КОКЕТКА

Всё потеряло смысл

От странных рун до числ

И серебра имён

В ночном тумане стёкол.

И карты врут, и сон

Души на абордаж

Не брал, в судьбе не ёкал.

Как вышло, что не в руку,

А на руку лишь

аж

До самых звёзд мираж

Вселенной, Божий кокон,

Магический кураж?

Но то, что возле окон

Целуете мне локон!!!…

Мир снова входит в раж.

АЖУРНЫЙ ЧУЛОК

Я по греку Пармениду

Маюсь, как и по Веданте.

Я вгляжусь в девятку Данте

И в объятья к Пифагору.

— Я сегодня разрешаю

Не молиться на Исиду,

А хрустальную заколку

Лишь поправить ей, и толку

Требую от эротичных

Формул.

Душка секстильон!

В этом что-то от Амура.

Нет, о Пифагор! Не дура

Я, но и не мир, а сон

Мира. Так — флюид, фигура

Символическая, но!

Загляделся бы без шёлка

На бедро, на грудь, на взор…

Я не понимаю толка

В цифирках. Мне легче в волка

Превратиться, Пифагор!

ПАНИ

И поперёк листа полупустого

Моё перо, как чёрная стрела,

И недописанное слово.

Владимир Набоков

Ты, абориген колод

Карточных, чьё сердце в ход

Пущено, как наконечник

Ржавой пики, чёртов код,

Иероглиф из могил

Фараоновых, бельканто

Нила — Млечный Путь,

развил-

ка Вселенной, эсперанто

Конокрадов и Сивилл!

Ты, хрустальной сферы трёп,

Зеркало моё разбитое,

Шулер пиковый — холоп

С алебардой, бунт? — Галоп

Ритма в яблоках.

Пощёлкав

Пальцами, я из осколков

Космос выманю… и шёлков

Ты не ты щекой побритою?

У окна стою с одним лишь

Словом,

как с придворной свитою.

НАВАЖДЕНИЕ

Вот и всё — помилуйте офицера,

И семь пятниц страсти, и белый китель.

Леонид Губанов

Голубые линзы на слезу

Изумрудную,

на голубом глазу

Не себе, а им я налгала их.

При таком раскладе скифы в алых

Биографиях форсят, не корабли,

Кони с титулами — крибле, крабле и…

Вот она, степная Илиада.

И смеётся странная Наяда

В небе Кипра — тоже лгунья та ещё.

Притворяется, что ветром сдуло тогу

На груди, от поцелуев тающей.

И на голубом глазу эгейских вод

Крапом ямочек по греческому слогу

Вдруг пройдётся,

как вдоль карточных колод.

ХЭППИ ЭНД

Я вас кляну, кляну, кляну… кляну!

Но видит Бог, — кляну, не проклиная.

Моя душа зеркальна. Вы в плену.

Разбейте! — Хлынет вечность ледяная.

Вы без неё, как рыбка без воды.

А я без вас, как без дождя — Даная.

Да как могу я вам не отомстить

Любовью за любовь!?

Да вы истерику

Мне закатили? Вечную! как нить

Прелестных бус…

Я вам не дам Америку

Иной реинкарнации открыть,

Сбежать в неё бессовестно и жить

Без де жавю, его галлюцинаций.

Нет!

Именно от них и будут вас лечить

В одной из будущих реинкарнаций,

Где в жёлтой кофте я

и в жёлтом доме вы.

О! Жёлтый цвет

совсем не цвет измены.

Цвет солнца он

и бьющей в гравий пены,

Ах! одуванчиков…

Ах! с привкусом халвы

Подсолнечной слезинка Мельпомены.

Евгений Лесин ЛАБРАДОРСКИЕ СТИХИ

***

Ползёт по ванне таракан.

Решил убить его жестоко.

Но он вот взмыл под облака…

Ну что ж, лети, дитя Востока.

А может, Запада дитя,

А может быть, он наш, московский.

Парит он, крыльями вертя,

И мощно двигая присоской.

Вот так и мы порой сидим.

И страшный суд нас не осудит.

Дошло ведь даже до седин,

А счастья нету и не будет.

***

Она пока ещё носит мини.

Она пока ещё та шалава.

Она привыкла сосать в машине,

Вот и ложится обычно справа.

Она работала проституткой.

Но так давно, что почти забыла.

И для неё является шуткой,

То, что иным любовь и могила.

Она-то знает, что бабы суки.

И поцелуя не ждёт в передней.

Есть у нее и дети и внуки.

И тело, как у двадцатилетней.

Есть у неё и дети и внуки.

И тело, как у двадцатилетней.

***

Ты сказала, что уйдёшь.

А потом опять придёшь.

И как только ты придёшь,

То немедленно уйдёшь.

Но сначала ты уйдёшь,

Водку с пивом принесёшь.

И как только ты придёшь,

Водку с пивом принесёшь,

То немедленно уйдёшь.

Ну, когда же ты придёшь?

***

Заняла мою кровать

Злая баба-кукушонок.

Чей талант ещё с пелёнок —

Гадить и интриговать.

Одеяло отняла,

Отняла мои подушки.

И теперь я, словно Пушкин,

Вою лишь из-под стола.

Потому что всю кровать

Телом жирным и дебелым,

Заняла злодейка телом

Мою хрупкую кровать.

Я печален, я в тоске.

Баба скалится, ликуя,

Или злобствует, лютуя.

Я пригрелся на доске.

Весь измучен и избит,

Я накрыт куском газеты.