Газета День Литературы # 181 (2011 9)

Именно бытовая достоверность рисунка даёт повод некоторым литературоведам говорить о "Незнакомке" как о некой вехе на пути поэта к реализму. Однако следующие шесть строф по содержанию и поэтике составляют столь очевидный контраст первой части, что подобные утверждения теряют смысл.

Здесь всё возвышенно и прекрасно, таинственно и очень условно.

Даже немногие как будто бы реальные приметы Незнакомки ("девичий стан, шелками схваченный", "в кольцах узкая рука" и др.) лишь намечают некий силуэт, но не вступают в противоречие с другими, более отвлечёнными характеристиками ("дыша духами и туманами", "и веют древними поверьями её упругие шелка" и др.).

Под траурными перьями шляпы, за тёмной вуалью не видно лица.

Здесь нет разгадки – лишь намёки, представленные в системе символов, едва приоткрывающих замысел поэта ("и вижу берег очарованный и очарованную даль", "очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу").

Они не поддаются однозначному толкованию и могут быть осмыслены лишь в контексте всей поэзии А.Блока.

Из всего сказанного очевидно, что главным принципом, определяющим композицию произведения, является контраст.

Именно в контрастных сопоставлениях реализуется тот конфликт между желаемым и данным, идеалом и действительностью, который составляет основу романтического искусства и широко используется Блоком-символистом на всём протяжении его творчества.

В "Незнакомке" резкое противопоставление двух частей находит выражение на нескольких уровнях: образной системы; лексики, звуковой организации стиха и т.д.

Только ритмический рисунок (четырёхстопный ямб с редким для этого размера чередованием дактилической и мужской рифм) остаётся неизменным.

Звуковое же оформление каждой части подчёркивает их контрастность и несомненно связано с содержанием.

Сравним начала первой и второй частей.

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух...

Здесь перед нами сознательное нагромождение трудно произносимых согласных и "нерегламентированное" использование ударных гласных.

Нарочито нестройному звучанию первой части противостоит гармония второй:

И каждый вечер в час назначенный

(Иль это только снится мне?)

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

Поэт сводит к минимуму неудобопроизносимые согласные, обращаясь к звучным сонорным (л, м, н, р), оттеняя их шипящими и свистящими (ч, ш, с), напоминающими о шуршании шёлка.

Одновременно он обращается к повторам гласных, добиваясь напевного звучания стиха.

Впрочем, чтобы услышать и прочувствовать всё это, надо прочитать стихотворение вслух.

Нам осталось сказать только о последней, 13-й строфе: здесь завершается тема лирического героя, тема "поэт в страшном мире".

Она введена, как и две другие ("страшного мира" и "Незнакомки"), повтором "И каждый вечер...", который, выполняя существенную композиционную роль, несёт и большую смысловую, философскую нагрузку.

Духовность и бездуховность, пошлость и человечность, прекрасное и безобразное, добро и зло противостоят друг другу, отрицают друг друга не только каждодневно ("каждый вечер"), но и всегда, из века в век.

Внешне, может быть, неотличимый от окружающих герой на самом деле отчуждён и одинок ("И каждый вечер друг единственный В моём стакане отражён...").

Его упования, его представления об истинном и прекрасном несовместимы с действительностью. Мир, рождаемый его фантазией (в ресторанном ли мареве, во сне ли), лишён конкретных очертаний, хрупок и зыбок.

Но это – его "сокровище" – единственное спасение от мертвечины окружающего, возможность остаться самим собой, остаться живым.

И этот мир, одухотворённый образом Незнакомки, поэт дарит читателям.

Пекин

Георгий АБСАВА ПУТЕШЕСТВИЕ В РУССКУЮ ЛИТЕРАТУРУ

Владимир Бондаренко. Русская литература ХХ века (100 лучших прозаиков, поэтов, критиков). М., "Росский писатель", 2011.

Вот уже второе десятилетие мы живём в новом ХХI веке; позади остался век ХХ – век страшных потрясений, войн, революций, природных катаклизмов, век разрушения Великой Красной Империи – Советского Союза. Но чем дальше мы уходим от ХХ столетия, тем больше понимаем: мы – его дети. Его величие – это и наше величие, его драмы и трагедии тоже принадлежат нашей памяти. Позади остались великие достижения культуры ХХ века, немногих из деятелей которой Его Величество Время наградило титулом "великий"; кто-то, напротив, вообще лишился его, кто-то остался полузабытым. ХХ век – время разбрасывать камни, ХХI – время собирать их, подводить итоги.