Газета (СИ)

Томас мысленно вздрогнул и почувствовал холод в животе. Тони Комбопьяно, живший по соседству, был ему не то чтобы близким другом — таковых у Франджони не было — но, по крайней мере, добрым приятелем на протяжении многих лет. Когда-то они ездили вместе на рыбалку, а их жены тоже дружили, и обе пары регулярно приглашали друг друга на обед (и Марджори, и Эмма Комбопьяно любили готовить, но Эмма, надо отдать ей должное, делала это особенно хорошо — в особенности ей удавались мясные блюда). Но с возрастом оба приятеля утратили вкус к путешествиям на природу, а после смерти Марджори нарушилась и традиционная симметрия взаимных визитов. В первый месяц после похорон соседи, правда, зазывали к себе Томаса даже чаще прежнего, считая, как видно, своим долгом поддержать его в это нелегкое для него время, но, кажется, обеими сторонами это воспринималось именно как долг; прежняя непринужденная атмосфера ушла, и визиты сами собой сошли на нет. Все же, встречаясь где-нибудь на улице, Томас и Тони останавливались поболтать. Из этих разговоров Франджони знал, что, в отличие от него самого, оставшегося в старости в полном одиночестве, ситуация в доме его соседа прямо противоположная — экономический кризис вынудил его сына с семьей (женой и двумя детьми) вернуться под родительский кров. Места на всех вроде бы хватало, и в разговоре Тони бодрился, повторяя что-то вроде «вместе веселее», но Франджони сомневался, что тот и в самом деле так уж доволен происходящим. Возможно, Эмма, похоже, и впрямь не чаявшая души во внуках, но не Тони, желавший на старости лет тишины и спокойствия.

И вот, выходит, теперь он обрел вечный покой.

«Энтони Комбопьяно, 73, 28 октября упокоился в муках в своем доме…»

Томас моргнул. Как видно, ему показалось под влиянием всех этих прочих заметок. Должно быть — «упокоился в мире». И даже если Тони умер от рака или чего-то в этом роде — хотя, когда они виделись в последний раз, он не выглядел больным — так все равно не пишут. Написали бы что-то вроде «покинул нас после тяжелой болезни». Томас стал читать некролог сначала.

«…упокоился в муках в своем доме на Шиллер Стрит. Он был съеден своей женой Эммой, своим сыном Майклом, своей невесткой Лайзой, своими внуками Дэннисом и Вэлери и своим котом Чаком».

На сей раз никаких сомнений и опечаток быть не могло. Вместо обычного «пережит» было четко напечатано «съеден». Совсем другой глагол.

Дальше шло несколько обычных биографических строк, как в нормальном некрологе, а затем: «Светлая память о его мясе сохранится в наших желудках. По решению семьи похоронная служба проводиться не будет».

Франджони с проклятием отшвырнул газету. Нет, это уж слишком! Конечно же, это все идиотские хэллоуинские шуточки, но на этот раз они зашли чересчур далеко! Одно дело — придумывать истории про анонимных пропавших детей и принесенных в жертву девственниц, и совсем другое — использовать для своих розыгрышей реальную семью! Уж если ему, Франджони, так неприятно это читать, то каково будет прочесть это Тони и остальным Комбопьяно! На их месте он подал бы в суд и отсудил кругленькую сумму за моральный ущерб! В конце концов, у старого человека от такой заметки и вовсе может случиться сердечный приступ!

Томас почувствовал, что его собственное сердце колотится чересчур сильно, и велел себе успокоиться. Через пару минут к нему вернулась способность рассуждать здраво. Едва ли «Бюллетень», всегда бывший приличной газетой, а не таблоидом, рискнул бы и впрямь нарываться на иск. Наверное, эта шутка согласована с Комбопьяно. В конце концов, обычные некрологи в газету посылают родственники покойного — вероятно, так было и здесь, это идея самой семьи. И Тони, соответственно, в курсе. Хотя, может, и нет. Может, это проказа его внуков, не понимающих, какие забавы допустимы, а какие — нет. По телефону в редакции вполне могли принять детский голос за голос Эммы…

Но в любом случае, настроение Франджони было испорчено окончательно. Он даже не стал смотреть остальные рубрики, а сердито смял газету и, выбравшись из кровати, отнес ее в корзину для мусора. Затем прошаркал тапками на кухню, зная, что теперь уже точно не уснет сам, и все-таки принял снотворное. В надежде, что оно не просто позволит ему оставить все это по ту сторону сна, но и избавит от сновидений.

Он снова проснулся после полудня, но на сей раз чувствовал себя лучше, чем накануне.

Завтракая, он даже подумал, уж не приснились ли ему все эти гадкие заметки. Может быть, настоящая газета все еще лежит в прихожей? Или даже вновь на крыльце, если курьер оказался еще тупее, чем он думал?