О Ленинграде писатель отзывался не с тоской, а с барственным снисхождением: Сочетание
водыикамняпорождаетздесьособую,величественнуюатмосферу.Вподобнойобстановкетруднобытьлентяем,номнеэтоудавалось».В картине же мы наблюдаем не весёлое лентяйство, но — изматывающий бег по кругу. Неистовое, сумасшедшее, почти звериное желание — быть напечатанным и - принятым. Актёр Милан Марич играет скорее трагедийного красавца, меланхолика на грани срыва, нежели развязного сангвиника-жуира, каковым выступает Сергей Донатович в своей великолепной прозе.«Стревожнымчувствомберусьязаперо.Когоинтересуютпризнаниялитературногонеудачника?Чтопоучительноговегоисповеди?Даижизньмоялишенавнешнеготрагизма.Яабсолютноздоров.Уменяестьлюбящаяродня.Мневсегдаготовыпредоставитьработу,котораяобеспечитнормальноебиологическоесуществование».Безусловно, Довлатов хотел увидеть своё имя в «толстом» журнале и на обложке фолианта, но, если судить по текстам, сие вожделение полностью отодвигалось на задний — почти невидимый — план. Главное — это жизнь с её разговорами о Стейнбеке и Кафке. В одной из сцен герой Милана Марича представляется Францем Кафкой — незамутнённая девушка верит на слово и лишь вопрошает:«ВыизФранции?»Подобная коллизия в рассказе выглядела бы комично, в кинокартине же — горько и пришибленно. Довлатов-книжный ёрничает, ибо такова его натура; в ленте Германа имеются шутки лишь потому, что юморок — последнее прибежище загнанного в угол человека.«Иосталсяябезработы.Может,думаю,напортноговыучиться?Язаметил—упортныхвсегдахорошеенастроение…», -писал автор. Никакой слезы. Фильм - глубоко депрессивен.