Газета Завтра 13 (1217 2017)

" ЗАВТРА". Наш док западные зрители часто и, по-моему, справедливо укоряют за "гуманизм". И это правильно. Ведь если что и может нравиться в фильмах пресловутого Тарковского— это история не про гуманизм. А попытки подвёрстывать его фильмы под мутную правозащиту— плевок на могилу Андрея Арсеньевича. Насколько можно выдержать грань между необходимым отчуждением (что получается у Косаковского) и сопереживанием к персонажу?

Ирина ШАТАЛОВА. Не совсем согласна, что наш док имеет какой-то определённый окрас в глазах зарубежного зрителя. Может быть, имел какое-то время назад. Сейчас всё в мире раздроблено на ниши. И док не исключение. Российские режиссёры перестали вписываться в общее большое движение или ассоциацию. Наши документалисты не могут объединиться, как ни пытаются. Настало время единоличников, персональных студий, частных мастерских. Среди них встречаются отнюдь не только гуманисты, но и довольно ироничные, жанровые, отстранённые от страстного человеколюбия авторы. Гуманизм сейчас, скорее, присущ американскому социально-активному доку, который собирает вокруг себя не только любителей кино, но и людей, сопереживающих определённой проблеме, активистов и тех самых гуманистов. Эти случаи мне чаще напоминают спекуляцию, потому что проблема начинает преобладать над фильмом, и в итоге становится не важно, как сделан сам фильм. Это обесценивание документального кино, с одной стороны. Но с другой — это просто ещё одна его ниша, грань. Дальше граней будет всё больше и больше, и это здорово.

Беседовал Сергей УГОЛЬНИКОВ

Своя-чужая жизнь

Своя-чужая жизнь

Екатерина Глушик

30 марта 2017 0

рассказ о том, как случайно найденный фотоальбом изменил жизнь

Брага оглянулся. Он почти крался к контейнерам. Собственно, чего ему бояться? Спортивное прошлое и не преклонный ещё возраст позволяли чувствовать себя уверенно в стычках, то и дело возникающих на «территориях». Передел вёлся постоянно. Ротация кадров (как между собой шутят, чтобы за хохмой спрятать понимание: может я – следующий), или перетас, если по-простому, шла как по причине конкуренции, так и из-за «естественной убыли». «Наш брат не живуч»,- как-то прохрипел Саныч. И на другой же день, что называется, «собственным примером». Брага даже тосковал по корешам. Только привыкнешь... С некоторыми сошёлся так, как и с ребятами по работе не сходился. Разве что с одноклассниками, друзьями по футбольной команде да с сослуживцами в армии. В гостях у них бывал. Они к нему приезжали. Когда свой дом был. Когда мать живая ещё. Он мать-то и угробил, если уж честно.

Так она радовалась, что в городе устроился, комнату получил! После армии вернулся, на заводе его хотели закрепить, поэтому уже не в общежитии поселили, а комнату дали. Отличная была комнатёнка! Потом мать все деньги свои, даже гробовые, собрала – комнату его на однокомнатную выменяли.

И вот поддался на «слабо» этого Армена, чёрт его побери. «Риск - благородное дело. Продай квартиру, у меня поживёшь (вот почему бы тогда не сообразить: а свою Армен чего не продал?), вложим деньги, на круг в три раза больше получим, глазом моргнуть не успеешь - уже миллионер. Вон люди как оборачиваются. У меня капитала не хватает, чтобы в одиночку раскрутиться. Вижу, ты парень деловой, рисковый. Не трус какой-нибудь. Не скряга. Ты мне сразу понравился, как я тебя увидел. Видно, что ты - самостоятельный, своя хата у тебя. Хорошо, что бабы нет пока, а то бабы в нашем деле - тормоз полный! Они же пилят мужика: «Зачем? Без штанов останемся». Давай! Чего ты, «мать да мать». Она рада только будет, что сын в хоромы из однушки перебрался. Сюрприз. И тачку купишь, и квартиру обставишь. Может, ты мне не доверяешь? Давай, брат!»

Вот уж сюрприз так сюрприз! Брага, как дурак, ждал этого гада, когда тот за товаром в Армению поехал. Говорил: живи тут у меня, холодильник в твоём распоряжении. И умотал с деньгами Тольки Брагина, слесаря-инструментальщика на оборонном заводе. А через две недели какой-то амбал в квартиру вваливается: «Мой квартир. Ты кто здесь жил? Вор! У меня тут в шкаф шуб был. Кожан был. Никакой Армен не знай. Родина уезжал, ты дверзламал. Милиц зову».

И чего Толяну было делать? Ни расписки у него, ничего, чтобы подтвердить, что он здесь не так просто. И ни слуху, ни духу об Армене этом. Потом Брага узнал, что не одного его этот Ара он лоханул.