Газета Завтра 22 (1226 2017)

Серебренников в 2011 году поставил в Большом театре в качестве режиссёра оперу "Золотой петушок" Николая Андреевича Римского-Корсакова. Интересно, что великий певец Большого театра Александр Филиппович Ведерников выдержал несколько десятков минут, а потом, демонстративно громко топая ногами, вышел из зала, не простив плевка в русское классическое искусство. А по сути — что там было представлено? Например, всё действие происходит под двуглавым золотым петушком. Певцы одеты в современные бюрократические костюмы, на лагерных вышках стоят охранники с винтовками, и всё время идёт запараллеливание современного государства со сталинской эпохой — естественно, со знаком чудовищного минуса. Где пределы "творческому самовыражению? Или нет границ для издевательства над всем, что делает народ народом, а страну страной, — классическим искусством и отечественной историей?

Я не раз об этом говорил и писал: категорически против концепции чистого искусства, абстрактного искусства, которое не соприкасается с землёй и не имеет отношения к страданиям и переживаниям конкретных, материально существующих людей. Чистого искусства не существует, нет такого понятия. А эти ребята всё время прикрывались тем, что занимались вроде бы "чистым искусством", но исподтишка, из-за пазухи показывали фигу тем, кто это искусство оплачивал. То есть, дескать, "кровавый Сталин" мне платит, а я "кровавому Сталину" покажу тайком фигу. Когда ты достучишься, наконец, до "кровавого Сталина" — тебя за эту фигу ловят. Кстати, о "кровавости" Сталина можно поспорить. Есть большие сомнения в том, насколько уместны параллели между сталинской эпохой и современностью. Особенно у тех, кто, как и я, относится с большим уважением к сталинской эпохе. Но, тем не менее, ты как бы вызывал на себя огонь, ты жонглировал этими параллелями, этими аналогиями, метафорами, ты такой смелый, отчаянный шёл по грани, по острию ножа, при этом не забывая обналичивать денежные суммы на счетах. Так чего ж ты удивляешься тому, что с тобой происходит? Другой вопрос, что всё это прогнившее сословие на протяжении многих лет занималось демонстративным издевательством. Измывалось над русской культурой и советской культурой, которые на самом деле нераздельны, потому что лучшее из русской культуры было взято советской культурой на вооружение — в литературе, и в музыке, и во всём. И эта русская советская культура подвергалась постоянному планомерному уничтожению на протяжении многих лет. Причём это делалось не просто так. Было ясно, что это культура народная — она не элитарная, она не для декадентских салонов, она не для избранной кучки. Эта культура по-настоящему массовая. И причиняя боль этой культуре, рассчитывали попасть на самом деле не в отдельного Римского-Корсакова или Шолохова — а в массу, в то самое проклятое, ненавистное простое "быдло", с которым серебренниковы себя ассоциировать не хотят.

Другой вопрос: можно ли это остановить уголовным делом? Нет, нельзя. Гораздо проще выдернуть из розетки вилку питания — и всё утихнет само собой. Но кто-то же этого не делал, кто-то же подавал по-прежнему электрический заряд на эти клеммы на протяжении многих лет. Продолжают подавать и сейчас. Ну, случилось нечто с Серебренниковым. Вы что же думаете: одна несчастливая история с уголовным делом или даже с приговором или эмиграцией станет каким-то хлыстом, каким-то сигналом светофора для всех остальных? Сколько таких театров, сколько таких серебренниковых? Я помню, как года два назад был в абсолютном ужасе, купив билет на "Щелкунчика" в концертном зале им. Чайковского, для того чтобы с ребёнком посетить новогодний концерт. И увидел какую-то жуткую гомосексуальную драму. Там просто отсутствовал любой намёк не только на либретто балета Чайковского, но даже на оригинальное литературное произведение. Зато по сцене ходил бородатый мужик в костюме бабы и пел фальцетом — при детях 5-7 лет, находящихся в зале. Это как называется? Это не диверсия? Когда я о человеке, сотворившем такое, написал в сердцах в интернете, то выяснилось, что он каким-то образом связан с "Гоголь-центром" — и поднялась волна либерального обскурантизма. Люди требовали расправиться со мной, совершить со мной какие-то страшные вещи, чтобы я ни в коем случае никогда не отваживался поднимать руку или расчехлять перо против этой братии. Они очень скученны, они невероятно организованны, они друг за друга держатся, но никогда ни слова правды не скажут. Они относятся к окружающим как к другому народу, как к каким-то неграм. Они выделяют себя из общего социума, из народа, частью которого они себя не мыслят, — и смотрят на происходящее внизу с какой-то головокружительной высоты. С этой высоты иногда люди падают. Но сочувствия "к павшим", к опустившимся от народа им не дождаться.