Газета Завтра 35 (1187 2016)

Экспозиция в Третьяковке — масштабна. Устроители сообщают, что они «...стремились представить его творчество самыми значительными и наиболее качественными произведениями. Был проведен тщательный отбор: из 6000 написанных Айвазовским картин (по свидетельству самого художника) выбрано 120 живописных полотен». Войдя в историю живописи в качестве мариниста, Айвазовский зарекомендовал себя и как техничный портретист, хотя, писать людей ему нравилось гораздо меньше. Лица — банальны и маловыразительны, как у мастера средней руки - будто он спешил побыстрее закончить с этой чуждой рутиной и устремиться на берег моря. Кроме того, представилась возможность увидеть «сухопутные» пейзажи - «Петергофский дворец» (1844), «Вид с Воробьёвых гор» (1848), «Ветряные мельницы в украинской степи» (1862). Интересны его зимние петербургские виды — взгляд типичного южанина, которого не то пугает, не то — восторгает холод. Ещё одна ипостась — Айвазовский-службист. В 1844 году он был причислен к ведомству Генерального морского штаба. Экспедиции, наброски, записи, и - гигантские полотна с кораблями, дымом и пламенем. Сам Николай I высоко ценил способности Ивана Константиновича. Обладая безотказным вкусом, император выдвигал и одаривал наиболее цельных и ярких — всё тот же Айвазовский учился в Италии на средства Императорской Академии художеств. Не будучи гуманитарием - а Николай говорил о себе «Мы — инженеры!» - монарх чётко видел главное — талант (ненависть к Лермонтову — печальное исключение). Николаевская эпоха закономерно совпала с золотым веком русской словесности, живописи и ваяния. «Десант Раевского», «Бриг «Меркурий», «Синопский бой», панорама Русско-Турецкой войны 1877-1878 гг., созданная уже при Александре II - добротные образцы батального искусства, но и тут мы не увидим боли и кровавой трагедии. Война — это смерть, а не только подвиг, но следует ли обвинять художника в искажении правды? Полагаю, нет, ибо то был стиль империи, говорящей с миром на языке высокого пафоса.

Ещё один неожиданный поворот — Айвазовский и библейские сюжеты. «Хождение по водам» (1863), «Сотворение мира» (1864), «Всемирный Потоп» (1864). Понятно, что из всего многообразия фабул он выбирает именно те, где можно узреть море, поток, волну. Рождающееся мироздание выглядит, как яростный и несравненный шторм. Да. Главной темой для Айвазовского оставалось «просто море» - не историческое повествование с пушечной канонадой, а водный пейзаж в разном настроении. Самая выразительная его картина - это даже не «Девятый вал», а «Чёрное море» (1881) с подзаголовком «На Чёрном море начинает разыгрываться буря». Здесь нет никакого события, лишь волны да неопределённая чёрточка на горизонте — корабль. При всём желании мы не сможем его идентифицировать и рассмотреть. Низкое небо и — хмурое, холодное море, как в стихотворении Лермонтова: «Ревёт гроза, дымятся тучи / Над тёмной бездною морской, / И хлещут пеною кипучей / Толпяся, волны меж собой». Возле этой картины много посетителей — вода представляется живой и «объёмной», вот-вот хлынет с нарисованной поверхности прямо на созерцателя.

Айвазовский относится к тому типу художников, которые единожды найдя удачный ракурс, повторяют его из года в год. Это не плохо и не хорошо — просто особенность натуры. Есть беспокойные новаторы, не переносящие стагнации — они постоянно меняют стили и привычки, пытаясь убежать от застоя, а иной раз — от самих себя. Иван Константинович, напротив, оставался верен излюбленной тематике. Утомляют ли его многочисленные приливы и заливы? Надоедает ли череда почти одинаковых лун и солнц над Крымом или Апеннинами? Нет. Потому что это в каждой из картин заключена душа. Критики-снобы посмеиваются над тем, что «Лунная ночь в Крыму» (1859) и «Лунная ночь. Неаполь» (1892) — это не история с географией, а «лунная ночь где-то там», что в те же десятилетия французские импрессионисты писали настроения-переживания, искали будоражащую осмысленность... У них и море — с перчинкой, с нервной рябью. Тут есть важный момент — импрессионисты, что бы там не говорилось, на любителя - на искушённого знатока всего того, что есть в искусстве. Айвазовский — для всех. Он понятен и приятен ребёнку и взрослому, академику и простаку. Его картины не треплют нервы, зато создают фон для чарующих грёз. У тонкого литератора Константина Паустовского есть рассказ-воспоминание о том, как он, будучи гимназистом, сочинял приключенческие, пиратские истории: