Газета Завтра 362 (45 2000)

А.П. Михаил Петрович, после 1991 года КГБ, вроде бы разрушенный, рассеченный на сто кусков, сброшенный в банки, в корпорации, в интеллектуальную среду,— оставался ли в стороне от возникшего хаоса? Или его люди продолжали на новом уровне заниматься проблемами конфликтов, проблемами разведок, проблемами активных мероприятий? Бобков с его Пятым управлением, севшим в "Мост-банке" и "Мост-медиа",— это, по существу, альтернативная госбезопасность, и, с нашей точки зрения, оттуда шел такой хаос, такие суперпрограммы: и во время чеченской войны, и во время рельсовой войны, и по демонизации оппозиции,— что возникает вопрос, в советское время они работали столь же эффективно за идею, как сегодня за деньги?

М.Л. Ну, в любых серьезных структурах на Западе, хоть политических, хоть экономических, существуют и службы безопасности, и разведка — это в порядке вещей. Но зачем нужен Бобков Гусинскому? Что, он там пишет великие донесения или дает какой-то суперанализ ситуации? Нет, конечно. Он использует свою агентуру, которая до сих пор смотрит ему в рот. Он практически подчинил эту сеть интересам Гусинского. Я не читал, какие они делают сверхпроекты, Бога ради, в рамках закона — всё, что угодно. Но вот сбор оперативной информации о людях частной службой безопасности — это запрещенный прием.

А.П. А сам приход Путина, загадочный и по-своему блестящий, когда из фантома за три месяца сотворили лидера крупнейшей страны мира,— это что, не операция?

М.Л. С точки зрения моего "Плана "Голгофа", конечно, операция. И я, возможно, опишу ее последний этап, как мы с Генрихом Мюллером, бывшим шефом гестапо, уже глубоким стариком, готовили Путина в Прибалтике, натаскивали его на роль президента. У Путина необычная судьба обычного человека. Если вы с ним говорили, то он не мог не произвести на вас впечатление, потому что он специалист по контактам, как и любой разведчик. Есть свои законы общения, которым обучают и которые, как правило, не подводят. Необычность Путина в другом. Он — один из немногих разведчиков, которые ушли в публичную политику. Я, честно говоря, больше никого даже не знаю. В 1990 году он еще сидел под "крышей" и числился в резерве КГБ, и только в 1991 году приняли рапорт об отставке. Он связал себя с крайними демократами питерского разлива и ушел в политику. Там он провел десять лет и, наверное, очень сильно изменился. Естественно, в демократическую сторону. Но для меня все противопоставления "демократов" и "патриотов" — пустой звук, игра в политику и ничего более. Я сам себя называю демократическим патриотом или патриотическим демократом. И что такое "государственник", я не очень хорошо понимаю. Я — за усиление демократического государства, и одно здесь неотрывно от другого.

Но в Путине меня действительно многое удивляет. Например, приверженность памяти Андропова, которого Путин никогда не видел в глаза, эта мемориальная доска, которую он приехал открывать. И Крючков, которого Путин тоже никогда не видел в глаза, приходит на эту акцию. Маленькие такие жесты, они мне непонятны, поскольку неясно, на кого рассчитаны. Мне неясна его экономическая программа, забитая либеральными начинаниями. И когда Касьянов говорит, что все хорошо, производство растет, инфляции нет, а мне присылают гигантские счета за свет, за телефон, за отопление, у меня возникают сомнения. Слава Богу, я платить еще могу, но представляю, какое настроение у людей возникает, как проглотит это народ. Думаю, в массе своей люди просто не платят по этим счетам. Но это же ненормальная ситуация. Все отрицают повышение цен на бензин, но оно уже состоялось. Тенденция такова, что непонятно, как мы дальше будем жить.

А.П. Будем вымирать, как вымирали при Ельцине. Вот, по последним официальным данным, уровень смертности в России повысился по сравнению с прошлым годом. Так и будем жить — с мором.