Алексей Борисыч, как многие православные, не желая жить в нынешней Москве, со страшными, на каждом углу щитами бесовской рекламы удобной жизни, с продажными женщинами вдоль дорог, с бультерьероподобными, изрыгающими мат парнями, с интеллигентами, уткнувшимися в мерзопакостные страницы "Московского комсомольца", сдал свою квартиру и поселился неподалеку от монастыря. Он много времени проводил в обители — и слава Богу — но Алексей Борисыч еще и другим любил напомнить, что важнее монастырских дел нету. Вот и теперь тоном имеющего власть сразу укорил: "Никита Сергеевич, что-то вы давненько к нам глаз не кажете? Не успеешь после службы перекреститься, глядь, а вас уже и след простыл". На этот раз Никита не опустил виновато голову, а жестко отрезал: "Своих дел по горло, надо кусок хлеба добывать. Нам, грешным, манна с неба не валится". От неожиданности Алексей Борисыч еще шире открыл пронзительные глаза и вдруг просил: "Как ваша собачка поживает?" Удар был нанесен прямо в сердце. Захотелось упасть на землю у врат монастырских, но Никита не упал, а, как побитый, спотыкаясь, побрел к машине. В последнее время некоторые прихожане всячески подтрунивали над любовью Никиты к Дружку, да если бы только подтрунивали, а то один, узнав от Никиты, что Дружок болеет и приходится лечить его, так и припечатал: чего с собакой возиться, подохла и ладно. Другой же, когда Никита сказал, что не может оставаться ночевать у него, потому что дома собака осталась, в следующий раз прилюдно заметил: "У Никиты Сергеевича собака святая". Никита обычно молчал, но бывало горько, и про себя он никак не мог согласиться с таким якобы "православным" отношением к животным, думал: святая не святая, а не выводить вовремя собаку по нужде — это издевательство...
Впервые за много лет хотелось заплакать и чтобы кто-то мог утешить ласковым словом. Наверное, это было несправедливо, но, как всегда в таких случаях, Никите казалось, что те, кто может понять его душу, умерли: друзья детства Юрка с Колькой, подруга юности Наташа. Правда, где-то жили на свете корабельные друзья Серега Калач, Валерка Грохотуля, Костя Арсюша, Васька Горобчик, но с ними почему-то переписка так и не началась... Больше же всего не хватало бабушки Василисы. Бывало, приедешь к ней за тысячи километров уже седовласым мужчиной, а она обнимет, как ребенка, и гладит-гладит по голове до тех пор, пока не оттает оледеневшее сердце, пока мир снова не покажется добрее. Она как-то не задумывалась, кого больше любить: людей или другую тварь — кому ее любовь была нужна, то и любила, и почему-то от этого ее душа не убывала, как-то на все вокруг нее сущее ее любви хватало...
* * *
Зато Дружок от радостных прыжков даже изнемог и лег на коврик, тяжело поводя боками. Никита всегда не на шутку боялся, что у него может разорваться сердце. Невольно вырвалось наружу: "Господи, были бы люди такими любящими да благодарными — как бы здорово жилось на свете". На душе стало посветлее, и вечером они, как обычно, вышли перед сном во двор. Из-под старых огромных ветел звездное небо дышало холодом Млечного пути, и листья дерев дышали вместе со звездами, и начинало казаться, что в этих ветлах тайны мироздания не меньше, чем во всей звездной вселенной. Но сердце по-прежнему сосала тоска.