Читаем Газета Завтра 432 (10 2002) полностью

Едва ль не Гефсиманская заря…

Может быть, для того и дано было свыше временное отодвижение от ее губительной хвори, отодвижение от смерти, дабы уже не боясь роковых слов, как интуитивно боятся их живые, начертать то, что остается уже навсегда? Может быть, иной крепкий и здоровый поэт не способен был на такой подвиг? А дальше уже из этой, впервые прочувствованной смертной запредельности, и ко всему другому, ко всем другим в своей оставшейся жизни Татьяна Глушкова относилась с той же истовостью? В своей смертной запредельности она была тотально одинока и не нуждалась ни в соратниках, ни в единомышленниках, не только в поэзии, но и в идеологии своей она была оракулом последнего срока.

По крайней мере, не только смертию своею, но и грозовой музыкой о смерти своей Державы она как бы оправдывала резкость публицистики последних лет жизни. Я, поняв силу ее смертной музыки поэтических строк еще тогда, в 1994 году, когда, может быть, первым после автора прочел ее подборку, принесенную ко мне в газету "Завтра", потому и принимал спокойно, без раздражения, как должное и, может быть, как неизбежное, ее публицистическую неистовость. Беспрерывно спорил с нею, но и беспрерывно печатал в нашей газете до самых последних дней ее жизни. Так и должно было быть у поэта последнего срока. Грешно завидовать земным людям такой ее участи.

Когда не стало Родины моей,

Я ничего об этом не слыхала:

Так, Богом береженная, хворала! —

Чтоб не было мне горше и больней…

Когда не стало Родины моей,

Я там была, где ни крупицы света:

Заслонена, отторгнута, отпета —

Иль сожжена до пепельных углей.

…Мне кажется, этот цикл " Всю смерть поправ…" можно сравнить в поэзии ХХ века только лишь с ахматовским "Реквиемом". И пусть его умалчивают критики и литературоведы, пусть его обходят составители антологий и хрестоматий, уверен, недалеко то время, когда его будут заучивать наизусть ученики по школьной программе. Ахматовский "Реквием" тоже десятилетия в пыли пролежал, не испортился. Что величие Державы, что величие стихов, все держится на живой крови. Эту высокую плату всегда признавала Татьяна Глушкова. Или не будет самой поэзии, а так — кружева для одних, ребусы для других. Или же былое книжное успокоение, былая интеллектуальная сладость от ума.

Но прежде чем сгореть, оставив после себя Божественный пепел, Татьяна Глушкова, а вернее само Провидение, затушило в ней прежний тлеющий огонь губительной хвори, готовя для иного более величественного Костра Истории.

Когда не стало Родины моей,

В ворота ада я тогда стучала:

Возьми меня!.. А только бы восстала

Страна моя из немощи своей.

Характерно, что такая мощная гражданская лирика зазвучала у поэта, ранее отнюдь не числящегося среди мастеров политической публицистики. Скорее ценили ее верность традициям русской классики, некую тонко очерченную философичность ее стиха,сопереживали ее предельно раскованным любовным стихам.

Татьяна Глушкова на самом деле оказалась ярким, стремительно пролетевшим метеоритом в русском национальном литературном пространстве. Ее не успели еще толком оценить и полюбить национально ориентированные мыслители и публицисты, не успели разлюбить ценители чистой поэзии, как метеорит сгорел дотла, оставив след легенд, полемик, человеческих страстей, но, главное, оставив классические, таинственные в своем провидении строки.

Когда не стало Родины моей,

Тот, кто явился к нам из Назарета,

Осиротел не менее поэта

Последних сроков Родины моей.

Конечно же, унижением России, был унижен и Христос. Уничтожением Державы нанесли осознанный удар по всему истинно христианскому миру. Ибо и в горестях своих державных, и в трагедиях больших и малых, и в присущих нам слабостях и пороках, даже в богоборчестве своем, несли мы все семьдесят с лишним лет советской власти и некий крест служения добру и противостояния злу, наживе и алчности. Все-таки провидчески у Александра Блока "в белом венчике из роз / впереди Иисус Христос". Все-таки была у нашей Державы некая мистическая задача удержания мира. Сегодня задним умом это начинают понимать многие здравомыслящие люди самых разных взглядов и возрастов, понимать, теряя последние надежды… Без великой России мир летит в пропасть на глазах у всего человечества.

Перейти на страницу:

Все книги серии Завтра (газета)

Похожие книги

Мохнатый бог
Мохнатый бог

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, — бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании — вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.Автор книги — Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей — изучал бурых медведей более 20 лет — на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет — или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.А также — какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, — и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну — историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Приключения / Природа и животные / Прочая научная литература / Образование и наука / Публицистика