Но они, как и Чичиков, ходили к друзьям своего круга и уровня, к братцу Кролику, например. У Дементьева потребность иного уровня: "Я приехал в гости в Тютчеву". Потом заваливается к Пушкину, вломился к Лермонтову, ворвался к Толстому И так вплоть до Мандельштама. А они его приглашали? Никто! И как только не страшно! Даже если начал бы свои визиты с того, кто ближе по времени - с Осипа Эмильевича. Ведь тот наверняка сразу сказал бы:
- Что вы имеете в виду? Назовите хоть одно слово, на которое я повлиял. В какую сторону? И что с ним стало? Голубчик, совсем не то: я пытался влиять не на слова, а на людей - словами. А вы ещё пишете, будто при этом я хотел,
- Кто это - скучные и злые? Откуда вы их взяли? Соседи по квартире? А что ещё за шарм? Вы хоть понимаете, что означает это слово? Почему от него млеют и именно скучные? А какие права почему-то теряют из-за этого шарма злые - избирательные, родительские, водительские? В таком духе у вас и дальше:
- Какую речь? Чью? Товарища Сталина?
- Вы можете объяснить, что означает этот словесный конгломерат?
- Так-таки именно сквозь взгляд и рушился?.. Знаете, любезный, позвольте вам выйти вон.
Я не исключаю такого разговора двух поэтов и такой финал.
А потом Дементьев нагрянул, допустим, к Фету.
- Да,- сказал бы Афанасий Афанасьевич, - прочитал я четыре полосы ваших стихов в "Литературке" за недолгое время. Отменно!.. А вы, между прочим, не из дворян?
Это пунктик у Афанасия Афанасьевича. Его отец А.П. Шеншин, дворянин, женился за границей на католичке Каролине Фет, православный обряд венчания не был исполнен, и потому в России брак и родившегося сына не признали законными. Поэт долгие годы потратил на то, чтобы стать Шеншиным и дворянином. А когда, наконец, стал, Тургенев написал ему: "Ну вот, у вас было имя - Фет, а теперь вместо него вы получили фамилию Шеншин".
Дементьев удивился бы вопросу, но у него был заранее приготовленный ответ:
- Если из крепостных, а еще уверяете, что батрак, то почему так плохо русский язык знаете? - спросил бы Фет. - Ведь гены должны тут подсказывать и на язык работать, а они у вас почему-то работают на Израиль, как сами признаётесь. А как пишете о любви!
- Сказали бы ещё "велик ресурс". В другом вашем стихотворении я прочитал:
- Вон вы о чём - о золотом запасе! Коллега Маяковский писал: "Мне и рубля не накопили строчки". Подумайте только: он о рубле, а вы - о золотом запасе, как председатель Госбанка Эльвира Набиулина... Дальше у Маяковского:
И кроме свежевымытой сорочки,
Скажу по совести, мне ничего не надо.
Вот - истинный поэт! А вы тоскуете о персональном золотом запасе. Стыдно, батенька. Стыдно!
А представьте себе Дементьева в гостях у Пушкина. Тот наверняка сказал бы:
Верно. Только ведь я ещё когда сказал:
С тех пор это стало общим местом. А у вас и дальше тот же пошиб:
- Ну, сколько можно мурыжить моего "гения красоты"! Да и не мой он, я его у Василия Андреевича позаимствовал. Банальностей у вас невпроворот! Кроме моих, тут и замусоленные строки то Лермонтова об "одиноком парусе", то Тютчева о России, уме и аршине; тут и заезженная "дорога к храму", по которой, мол, надо непременно шествовать; и эксгумированный ныне Нострадамус; и вдруг нахлынувшие в русскую поэзию обитатели Небес - сам Создатель, и Христос, и бесчисленные ангелы порхают Но сколько бы вы ни писали о Небесах, сударь мой, всё равно видно же, что в прошлом вы были завотделом агитации и пропаганды ЦК ВЛКСМ, и, конечно, занимались там антирелигиозной деятельностью.
Тут Дементьев, надо думать, изумится: откуда, мол, знаете?
- Да это же не только пророкам видно, - ответит Александр Сергеевич. - Вот вы пишете:
В то утро Богу было недосуг
- Как это недосуг? Вы что? Бог всеведущ. Неужели это не знали в ЦК комсомола? А дальше просто кошмар: