Газета Завтра 52 (1049 2013)

Нам целый мир - чужбина,

Отечество нам - Царское Село.

И как сказано - за что? "За яркую лиричность и открытую гражданственность в книгах последних лет". Почему только последних? Да вся его поэзия, начиная  с поэмы о ткачихе Валентине Гагановой, Героине Социалистического труда, недавно почившей, до стихов, посвященных мэру Тель-Авива, насквозь гражданственна. Правда, иногда - открыто, иногда - закрыто. Но правда и то, что об иных его творениях, в частности, о помянутой поэме, можно сказать строками Твардовского:

И всё похоже, всё подобно

Тому, что есть иль может быть,

А в целом так-то несъедобно,

Что в голос хочется завыть

Известием о Царскосельской премии порадовала читателей сама "Литгазета",  дав при этом  фотографии и премианта, и изящного диплома  премии,  и статуэтки какой-то дамы в золоте (не самоварном?), сидящей, кажется, в руках с книгой Дементьева. С чем же ещё?!

А главное, тут же и десятка три стихотворений перманентного премианта.  Не обошлось среди них, конечно, и без таких, написанных ещё  в Иерусалиме: "Какие люди в городе Давида!" Прекрасно! Но разве в Москве таких нет? Медведев, например, не подходит? А Радзинский?

Иные строки сильно озадачивают, однако. Например:

Мы от тех времен ( библейских. - В.Б. ) так далеки,

Как весёлый бомж от президента.

Где он видел весёлых бомжей? Или не понимает смысла этого словечка, возникшего в эпоху ельцинской демократии? Бомжи - несчастные бездомные бродяги. И веселиться они могут разве что, когда им так повезёт, что найдут кусок колбасы, который ты, Дементьев, выбросишь из окна своей шестиоконной квартиры, сочтя, что колбаса эта утратила свою поэтическую свежесть и уже не рифмуется со словом "краса".

Однако, надо быть справедливым, надо признать, что вся эта шестидесятилетняя Ниагара должностей, наград и премий не вскружила голову мультилауреату, не лишила его способности хоть немного соображать. Об этом свидетельствует, в частности, тут же напечатанное стихотворение "Износился мой железный разум".И невольно хочется поддержать поэта:

Износился твой железный разум,

Умерла чугунная душа,

Смотришь ты на мир

стеклянным глазом

И уже не видишь ни шиша.

Апостроф

Евгений Сидоров

26 декабря 2013 0

Культура

Фланнери О'КОННОР. Мудрая кровь. - М., Астрель, 2013. - 224 стр.

Луи-Рене  ДЕФОРЕ. Ostinato. Стихотворения Самюэля Вуда. - СпБ, 2013. - 336 стр.

Традиционно незаметно на прилавках появились книги, которые отлично подойдут для неспешного чтения в постновогоднее отдохновение. Одна - хорошо забытое старое, вторая - еще неизведанное новое.

Фланнери О"Коннор нельзя отнести к тем авторам, которых в России не знают и не издают, - на русском выходило несколько книг, в том числе и в переводе колоритного Дмитрия Волчека. Но если предыдущее издание главной книги автора было скорее для гурманов, то теперь - новый перевод и весьма внушительный тираж в крупном издательстве.

Есть такая легенда - Юрий Мамлеев написал своих "Шатунов" после того, как прочитал "Мудрую кровь". Сложно сказать, насколько это соответствует действительности, но то, что Фланнери О"Коннор - автор им уважаемый и ценимый - факт. Сам говорил.

Версия о том, что "Мудрая кровь" - это американские "Шатуны" вряд ли состоятельна. Это - как сказать, что Нил Армстронг - американский Гагарин. Но есть и доля истины: обе книги вбрасывают читателя в совершенно дикую, сюрреалистичную и весьма пугающую изнанку мира. И если Мамлеев отображал угрюмый ад нашей зацементированной действительности, то О"Коннор прекрасно удалось ухватить то американское безумие, которое только набирало силу.

Смертельно больной женщине, живущей на какой-то ферме в Богом забытой глуши, удалось нарисовать сердце американского городка в виде черной воронки, в центр которой стремительно засасывает всех персонажей: безумного парня, одержимого неуловимой и недоброй мудростью, молодого дембеля, мечтающего о церкви Христа без Христа и в которой спасение достигается через богохульство и чёрт знает что; площадных мессий, которые не прочь подзаработать на откровениях, слепого проповедника, который на поверку оказывается форменным трусливым шарлатаном, и, что особо прекрасно, маленькую мумию, которой отведена особая роль. Все эти персонажи, яркие и патологичные, подчинены извращенной логике повествования, где логики как таковой нет, и являются, по сути, декорацией, на фоне которой главный герой идет то ли к окончательному падению, то ли к подлинному спасению.