Газета Завтра 589 (10 2005)

— Так получилось, что во времена изгона в XVII веке многие русские люди попали в скиты, захолустья, скрытни, где бы сохранить свою веру. Именно Поморье, начиная с Ярославской губернии — Вологодчина, Архангельск — эти места в основном и Волга, явились первым хранилищем старой веры. Я не люблю, когда староверчество называют старообрядчеством. Потому что обряд — это одно, а вера — это другое. Староверчество — это более полное название. Мои предки, дальние, исповедовали поморское согласие. Русский человек, закоренелый в своей натуре, не мог изменять себе. Это было бы предательством. Это была вспышка, некий энергетический подъём. Это как, например, Матросов, когда кинулся на амбразуру, или Гастелло, бросивший самолёт вниз. Это ведь одна форма торжества духа. Но никто почти не думает над тем, что эти горения староверцев были совсем другого ряда — высшего порядка. А о них писали двести лет, что это какие-то бессмысленные, тёмные люди, которые кидаются в объятия огня и отдают жизнь ни за что, за какую-то там букву "аз" или за двуперстие. Но ведь чтобы сжечь себя, нужно было иметь необыкновенное сердце и необыкновенную нравственность. Они собирались купно где-то в маленькой деревеньке, на погосте, строили избы, потом они начинивали их берестой, порохом, сучьями сухими начинивали всё. То есть они себя подготавливали к горению или подвигу духовному. Но они в то же время и не думали гореть. Там были дети малые, там были жёны, старики, бабушки, мужики взрослые. В Палеострове сгорело более двух тысяч сразу. И вот в таких стеснённых условиях они жили по нескольку месяцев — до полугода и более. И они не хотели гореть, но они не хотели и веру свою отдать антихристу. И они просили — не приступайте к нам, дайте нам жить так, как мы хотим. Русскому народу, уже начиная с Петра, не дают жить так, как он хочет. Их не слушали. Начинали крючьями ломать стены, выдавливать окна. И тогда они с пением стихир сжигали себя. Погибали мученически. Вот этот сам момент строения избы, а потом её возжжение — это же страшно трагедийный образ, которого может быть и не было в мире. Только некоторые странные маленькие секты возникали и тут же пропадали. Но это была не секта крохотная, это был отчаянный вопль, отчаянное мечтание русского народа жить так, как мы хотим. Дайте нам земли и дайте нам воли — и будет всеобщая благодать. Но все триста лет, начиная с Алексея Михайловича, ни земли, ни воли не давали. Вот эти удивительные акты самопожертвования, которых в мире и не бывало в таком масштабе. Более ста-двухсот человек и не погибало в таких акциях. А здесь тысячи людей подготавливали сознательно свою смерть. Это удивительный подвиг духа человеческого, который надо не похулять, как делалось двести с лишним лет, а им надо восхищаться и проникнуть в суть его. Почему они были такими? За что они страдали? А они страдали за самое сокровенное, они мучились, бились за волю себе. Они хотели жить по заповедям, спущенным им сверху — Богом подаренным, а не менять, как потом уже меняли после Петра. По желанию какого-то властного энергического человека.

Мои предки не ходили в церковь, которая была в Мезени — никонианская. Они служили ратманами более ста лет начиная с 1617 года. Ратманы — это как сегодняшние начальники, администраторы. Они подвергались штрафам в 25 рублей за то, что не ходили в чужую для себя церковь. И вплоть до XX века так было.