Газета Завтра 589 (10 2005)

Эх, кабы не этот неразлучный "горб таланта", это бремя за плечами, эта торба совестных чувств, что совершенно лишняя в наше окаянное торгашеское время, когда все меряется лишь деньгою, подкупом, нарочитым обманом и лестью, куплею-продажею души, то как бы легко и сыто жилось, и стал бы Александр Москвитин, к примеру, салонным живописцем, как тот же Александр Шилов, малевал бы череду сытых бюргеров с масляными улыбками, новых ражих самодовольных купчин, старух в салопах и с пальцами, унизанными перстнями, московских лысых тузов и фарфоровых мальчиков с изжитым тусклым взором, Тут главное в портрете, чтобы все сходилось с чертами заказчика, так соблюсти возраст, чтобы не выказался человек слишком юным и вздорным, иль, напротив, слишком старым и морщиноватым, подсластить и лукаво подмарафетить, улестить персонажу, проявить в облике ум и благородство, запрятать хитрость так глубоко, чтобы и оттенка её не отразилось в глазах, написать чревоугодника такой ловкой податливой кистью, чтобы, упаси Боже, ненароком не угодить в скрытую от всех обитель духа, что зовется душою, не зацепить тайных скверн и болячек, чтобы не вызвать у капризного богатея гримасы неудовольствия иль припадка гнева. Надо написать портрет вроде бы по художественной школе, но вместе с тем, по скрытой лукавой лжи; надо так извернуться кистью, обмануть, к примеру, бывшего директора овощной базы, чтобы он и не понял всего обмана, но с тщеславной радостью принял за истину и перед всеми гостями хвалился портретом от знаменитого живописца. Да тут, впрочем, особенного качества письма ему и не понять: для тщеславного туза с избытком достанет почтенного имени в уголке холста и богатого резного багета. Главное, чтобы похоже было, как на "фотке"…

Любопытно, что и Москвитин пробовал скинуть свой "горб таланта" с плеч, продать его подороже, переломить себя, чтобы заработать на хлеб с маслом, а там, глядишь, и подвалит шумный успех, от клиентов не станет отбою…Заключил с одним процентщиком договор на портрет, написал в своем духе, вывернув нутро заказчика наружу; тот капризно взглянул на работу, подивившись гордыне художника и непоклончивости, и порвал контракт "с дуралеем", отказался платить: "Где мне портрет держать, — говорит, — в кладовке, что ли? Зачем мне знать, что я такой скверный? Чтобы мозолил мне глаза и укорял? Да я и без тебя знаю всю правду о себе. Но мне-то хочется видеть себя таким, каким я, быть может, хочу стать … ".

Не удалось Москвитину набить руку на московской элите, что досталось вполне Шилову. Шилов в фаворе у новых Биронов при Дворе, и слава Богу; но почему другие, не менее сильные таланты, должны пропадать в "касте неприкасаемых", и в их защиту не раздастся голос "краснопевца" кисти, друга богатых гостиных? Шилову ли, затеявшему ещё при жизни храм себе, не знать, что "подобный храм до одного ветру стоит; ветр подует, и храм тот порушится, "Где та цеховая солидарность, когда суровые тяготы хоть в малости искрашиваются на всех и уже нет их гибельных последствий? Где голос в защиту сотоварища, что оставляет отзвук на долгие годы, где отчаянный бунт и укор правителю, где жест добротолюбия, что отпечатывается в памяти, куда пуще живописных полотен, где, наконец, православная жертва в подмогу, о которой отчего-то забывается уже на церковной паперти, хотя слезы ещё не высохли от проповеди?.. Увы, добрый душевный порыв, что и вспыхивает однажды в церковном приделе, сразу съедает торгашеская улица с её стяжательством: все мне, все мне. И это не в укор Шилову, просто Шилов, как наглядный пример, "прилип к зубам"; теплота участия вообще истончилась средь творческих людей, поддавшихся наваждению, что спустилось на Русь. Многие обманчиво замкнулись на своем "я", полагая выжить, и невольно порвали братскую скрепу, которая единственно могла бы противостоять бессовестному миру процентщика-менялы, и потому умирают в одиночестве.

…У Москвитина хорошая русская натуральная школа, но, кроме добрых живописных уроков, в полотнах проглядывают наружу колкий характер странника, сам образ художника, его духовное томящееся существо, что редко случается даже у опытных академистов; да, порою рука у них добротно постав лена, и кисть кудревата, и взгляд вроде бы точен, и русский навык проглядывает в мазке, но отчего-то скушно, рот раздирает позевотой, ибо где-то подобное уже видели, усердие и пот наружу, не хватает той самой изюминки, нерва, что и отличает творчество от ремесла,